Пашка и Валера явились к Каховским впервые… и тут же влюбились в видеомагнитофон (Зоя «зарядила» первоклассникам мультфильмы о приключениях кота и мышонка). Вовчик всё больше вертелся рядом с Зотовой (в её присутствии рыжий мальчишка вёл себя едва ли не как «идеальный ребёнок»). Зоя без устали делилась (с нами и с родителями) своими впечатлениями и воспоминаниями о поединках. Елизавета Павловна не уставала нахваливать дочь и сетовать на то, что «судьи не позволили» Зое «получить» золотую медаль. А «реалист» «дядя Юра» шепотом поинтересовался у меня: «Зятёк, она действительно кого-то поборола?»
У Каховских мы просидели дотемна. На намёки Зоиной мамы, что «уже поздно» Зоя реагировала умоляющим взглядом (старалась растянуть вечеринку в честь своего триумфа); рыжий привычно дожидался моего сигнала (что «пора сваливать»); первоклассники никак не могли «отлипнуть» от экрана; мы с Зотовой соглашались на призывы подруги «посидеть ещё чуть-чуть». Но звонок Валеркиных родителей (Кругликов оставил им телефон Каховских) послужил сигналом «сворачиваться». Дети торопливо расхватали из вазы остатки конфет (в дележе поучаствовала даже Зотова). Юрий Фёдорович развёз нас на своей машине «по домам».
Ещё в воскресенье (в гостях у Каховских) я то и дело вспоминал о папиной повести-сказке (точнее, о её распечатанных главах). Но думал не о том экземпляре, с которого зачитывал папино произведение своим малолетним приятелям (его я хранил в ящике своего письменного стола). А о той (слегка испачканной синей копировальной бумагой) «копии», что ещё в субботу лежала в квартире Солнцевых в папке с отцовскими документами (я проверял). Потому что именно копию, а не «оригинал» повести я видел в руках Нины Терентьевой во время «приступа».
В том моём видении девятиклассница уснула не в спальне Солнцевых (уж эту комнату бы я точно узнал). Поэтому я терпеливо дожидался, когда отпечатанный под копирку «Игорь Гончаров в школе магии и волшебства» переместится туда, где его перед смертью возьмёт в руки Терентьева. Виктор Солнцев утверждал, что у него есть лишь одна копия повести. Я не видел причины ему не верить. Потому не сомневался, что видел в руках Нины именно её: ту самую стопку серых листов, что хранилась в квартире Солнцевых. В понедельник третьего декабря я снова решил на неё взглянуть.
Вот только Виктор Егорович в этот день не спешил идти к Наде — до самого вечера он просидел, закрывшись в своей спальне и не реагируя на оккупировавшую его квартиру шумную ватагу детей. Уже перед тем, как отправляться домой, я заглянул к нему в комнату и увидел, что Виктор Солнцев завалил стол школьными тетрадями и своими старыми (ещё времён студенчества) записями. Он мелким почерком торопливо заполнял начерченные от руки таблицы. Я не спросил, чем именно Виктор Егорович занимался. Но попросил его показать мне копию глав повести.
— Хочу кое-что проверить, — сказал я. — Не выходит из головы интересная мысль. Боюсь, потеряю её, пока дойду домой и доберусь до оригинала.
— Ты заметил нелогичность в сюжете? — спросил Солнцев.
«Что может быть нелогичным в истории о группе юных советских пионеров, колдующих при помощи волшебных палочек?» — подумал я.
Но вслух сказал:
— Пока не уверен. Возможно. Хочу убедиться.
Папа поправил очки, решительно отодвинул в сторону рабочие записи. Выбрался из-за стола. В его исполнении этот процесс всегда выглядел неуклюже: папины длинные ноги под письменным столом едва помещались — доставать их оттуда (и ничего не сдвинуть и не опрокинуть при этом) было тем ещё квестом. В этот раз Виктор Солнцев всего лишь опрокинул стул. Но словно не заметил этого. Поспешно распахнул скрипучую дверцу и извлёк из шкафа папку с пока незавершённой повестью — вручил её мне. «На месте», — мысленно отметил я. Взвесил в руке уже немаленькую стопку бумаг.
На этом мой интерес к повести иссяк. Но я не показал этого. А тут же уселся на кровать, извлёк на свет чуть помятые листы со следами копировальной бумаги, принялся их торопливо перекладывать, словно отыскивал некое конкретное место в повествовании. Ещё и бормотал под нос бессвязные выражения — изображал бурную работу мысли. Виктор Егорович не вернулся к столу. Он с нескрываемым интересом следил за моим занятием. При этом, в защитном жесте отгородился от меня скрещенными на груди руками. Будто ждал реакцию мудрых критиков на новые главы повести.