Я не ждал, когда меня позовут — сам вышел из кухни. Пожал протянутую Зоиным отцом холодную руку. Поморщил нос от резкого запаха одеколона (Каховский будто нарочно перед работой обильно спрыскивал себя максимально вонючим парфюмом, чтобы отпугивать начальство и неприятности). Ответил на полдесятка ничего не значивших дежурных вопросов, которыми забросал меня Юрий Фёдорович, пока снимал верхнюю одежду. Понаблюдал за нетерпеливо переминавшимся с ноги на ногу Лукиным. Каховский рассеяно взглянул на им же принесённый в квартиру снег, перешагнул его. Вынул из кармана сложенный пополам конверт — протянул его хозяину квартиры.
— Я пообещал, что сегодня же верну, — сказал Зоин отец.
Фрол Прокопьевич кивнул — будто отмахнулся от слов Каховского. Он торопливо развернул чистый неподписанный конверт (с нарисованной яркой веткой рябины), осторожно вытряхнул из него себе на ладонь маленький металлический предмет. Фрол Прокопьевич шумно выдохнул, нахмурился, плотно сомкнул губы (те превратились в тонкие, почти белые полоски). Генерал-майор повернулся к лампе, взглянул на принесённую подполковником милиции «занимательную вещицу» при ярком искусственном желтоватом свете. Загородил от меня предмет своего пристального внимания. Мне не хватило роста, чтобы заглянуть пенсионеру через плечо.
Но уже через пару секунд Лукин сам показал мне предмет своего интереса.
— Это пуля, — сказал он. — Та самая. Которая пробила сердце моего старшего сына.
Фрол Прокопьевич посмотрел мне в лицо. Я не заметил в его глазах и намёка на слёзы. Бледная кожа пенсионера на скулах и на щеках покрылась розоватыми пятнами. А не прикрытая воротником халата жилка на тонкой шее бывшего лётчика дрожала, будто била набат.
— Я хочу узнать, кто это сделал, — произнёс Лукин.
Его голос походил не на привычный крик — на зловещее шипение. Ветеран Великой Отечественной войны вдруг превратился из «добродушного дедушки» в того самого человека, который сорок с лишним лет назад не задумываясь расстреливал самолёты своих противников.
Я кивнул.
— Конечно, Фрол Прокопьевич.
И добавил:
— Я посмотрю.
Мы вошли в гостиную. Я шагал впереди, словно на время обрёл новый статус: стал «вожаком стаи». Лукин вновь превратился в гостеприимного и заботливого хозяина дома. Он осыпал меня вопросами о том, где я собирался «смотреть», что мне понадобится «для работы», не мешает ли мне свет, не хочу ли я «о чём-то попросить». Я отвечал односложно. Заявил, что сяду «там» (пальцем указал на одну из разложенных на диване подушек), что яркий свет из окна мне не мешал. Мысленно отметил, что не зря воздержался от поедания блинов: в предвкушении «новой серии ужастика» мой желудок уже недовольно урчал (от волнения).
Юрий Фёдорович похлопал меня по плечу (будто благословил). Каховский подмигнул мне и уселся в кресло. Он забросил ногу на ногу, положил на бедро блокнот — приготовился записывать мои «откровения». Я забрался на диван, обложился подушками (для устойчивости). Не предложил перенести «просмотр» на завтра (хотя с утра вынашивал эту идею). Я то и дело находил взглядом на стене фотографии Якова Фроловича Лукина — молодого, жизнерадостного на вид мужчину. Будто готовился к встрече с ним. А ещё настраивался на то, что скоро буду вспоминать Якова Фроловича не таким, как на фото. А мёртвым человеком, лежащим на земле в луже тёмной крови.
Мне почудилось, что к запахам мяты и «убийственного» одеколона Каховского добавился аромат розовых лепестков и тошнотворный запашок герани. Я взглянул на стоявший за стеклом серванта кинжал немецких охранных отрядов. Вспомнил, как во время «приступа» стирал с него кровавые следы белым, пропитанным женскими духами платком. Невольно порадовался, что «в этот раз» убийца орудовал не клинком — стрелял из пистолета. Я посмотрел на свои тонкие детские пальцы. Ничего занимательного, кроме заусениц на них не обнаружил. Но всё же отметил, что мои руки вполне пригодны для стрельбы из того же пистолета Макарова (да и силёнок для этого у меня предостаточно).
— Ну, что? — поторопил меня Каховский.
Он постучал шариковой ручкой по пустой странице.
Фрол Прокопьевич замер посреди комнаты — пенсионер сжимал в кулаке пулю.