— Может… попробуешь, ещё разок, Мишаня? — спросил генерал-майор. — Чуть позже…
Он не договорил — посмотрел мне в глаза.
Я тут же заверил:
— Конечно, попробую, Фрол Прокопьевич!
Лукин поблагодарил меня едва заметным кивком.
— А может, и не в пуле дело, — подал голос подполковник милиции. — И даже не в пистолете. Возможно, это «гляделка» у нашего пионера сломалась. Пару раз сработала: на кинжале, да на шнуре. И перегорела, как тот предохранитель в телевизоре.
Пенсионер метнул в Каховского хмурый взгляд; но промолчал.
— Я завтра зятька снова проверю, — пообещал Зоин отец. — Есть у меня для этого на примете одна вещица. С весны над одним происшествием голову ломаем. За полгода — никаких подвижек. Радует, что хоть это дело высокое начальство не потребовало закрыть до ноябрьских праздников.
Фрол Прокопьевич вынул из кармана конверт, с видимой неохотой уронил в него пулю — будто простился с надеждой на чудо. Словно невзначай мазнул взглядом по фотографиям на стене. Сложил конверт пополам и положил его поверх блокнота на стол.
— А ты что думаешь, Мишаня? — спросил Лукин. — В пуле всё дело?
Он указал на стол.
— Подменили её? Или всё же понадобится пистолет?
Генерал-майор будто по привычке потёр халат на груди.
— А может, Юра прав? — спросил он. — Сломалось твоё чудо-умение?
— Возможно дядя Юра и не ошибся, — сказал я.
Пожал плечами.
— Но только вчера у меня дважды случился «приступ» — моё «умение», как вы сказали, прекрасно работало.
Каховский сощурил левый глаз, склонил голову.
— Дважды? — переспросил он.
Я не ответил. Слез с дивана и прогулялся в прихожую. Вынул из кармана своего пальто свёрток — принёс его в гостиную и положил на стол рядом с конвертом.
— Что это? — спросил Юрий Фёдорович.
Фрол Прокопьевич тоже взглянул на свёрток.
— А это нож, дядя Юра, — ответил я. — Тот самый нож, которым убили Оксану Локтеву.
Глава 5
Солнце спряталось за тучу. Перестал искриться облепивший оконные рамы снег, исчезли со стен комнаты тени кактусов, уже не блестела люстра, яркое окно теперь не отражалось в стёклах шкафов. Я снова хорошо видел на полках корешки книг и расставленные на их фоне предметы. И уже не жмурил глаза. На диван я не вернулся — замер около стола. Посматривал на Каховского и Лукина. Их лица будто потемнели и помрачнели. Фрол Прокопьевич уставился на свёрнутое полотенце (ночью я полотенце постирал, чтобы избавить его от мерзкого запаха). Но мне казалось, что генерал-майора оно не заинтересовало: тот словно мысленно сейчас был далеко от этой комнаты и даже от этого времени. Юрий Фёдорович тоже не ринулся заглядывать в свёрток. Он лишь коснулся его взглядом и тут же посмотрел мне в лицо.
— Я так понимаю, зятёк, ты уже видел, как убивали Локтеву, — сказал Каховский. — Раз твердишь, что твоё «умение» сработало вчера во второй раз. И ты уже в курсе, кто это сделал. Ведь знаешь же, Иванов?
Я кивнул.
Аромат роз я уже не чувствовал. А вот геранью в комнате всё ещё попахивало. И этот запах не заглушали ни лекарства Лукина, ни одеколон Зоиного отца, ни блины и мятный чай.
— Так может, расскажешь нам, как там всё было? — сказал Юрий Фёдорович.
Я не скрестил на груди руки — не отгородился от собеседников. Лишь размял пальцы — словно успокаивал нервы. Отчётливо вспомнил зеркало в прихожей Локтевых. И отражение человека, которое разглядывал в своём вчерашнем видении не меньше трёх секунд. Но начал я свой рассказ не с отражения. Сообщил, что первым делом во время «приступа» увидел нож и руку. Вспомнил, что с похожих сцен, начинались и два других моих видения: там я тоже поначалу смотрел на руки и орудия преступления (мои слова будто оживили Лукина; тот часто заморгал, словно таким образом спешно возвращался к реальности; и едва слышно пробормотал слово «пистолет»). Я рассказал о пении Людмилы Зыкиной, доносившемся из другой комнаты. Подробно описал, как выглядела кухня, точно именно в этом описании и прятался мотив убийства.
На вопрос Каховского о том, как убийца проник в квартиру (осталась ли незапертой дверь, как утверждала мать убитой), я пожал плечами. Потому что через порог квартиры преступник в моём видении не переступал. Я пояснил Зоиному отцу, что увиденный мною отрезок начался и завершился в квартире Локтевых. Признался, что испытал «странное» чувство, рассматривая одну и ту же квартиру, глазами разных людей (и оба раза не собственными). Сообщил, что «в этот раз» сонливость не мешала обзору: преступник видёл место будущего преступления ясно и чётко. Он хорошо ориентировался в квартире жертвы. А в зеркало заглянул не из любопытства — скорее, по привычке. «Ты видел его», — повторил Юрий Фёдорович. Я снова кивнул. Припомнил, как убийца прислушивался. Предположил: прежде, чем взяться за нож, он убедился, что мать Оксаны не нагрянет в ближайшие минуты.