— А что я могу с ней сделать, Фрол Прокопьевич? — спросил подполковник милиции. — Для официального допроса нет повода. Да и дело Оксаны Локтевой закрыто.
— Но ты ведь сам не веришь в виновность Веры Ильиничны.
— Я говорил, что не уверен в её виновности, — сказал Каховский. — Но у Веры Локтевой всё было для убийства дочери: и возможность, и мотив. Зря она направо и налево жаловалась на Оксанино поведение! У неё на работе все бабы в один голос кричали, какая дочурка у Локтевой непутёвая дурочка. Лучший мотив для убийства из всех, что нашло следствие!
Я бросил взгляд через плечо — увидел, что Зоин отец роется чайной ложкой в пиале с морошковым вареньем.
— Но ведь Мишаня видел эту Катю — там, — сказал Лукин.
Юрий Фёдорович хмыкнул.
— И что мне с этим знанием делать? — спросил он. — Вы же понимаете, Фрол Прокопьевич, что у меня нет основания для открытия дела. Слова Иванова по большому счёту ничего не значат — для следствия. Кандидатура Веры Ильиничны всех устроила. Высокое начальство довольно. Да и все награды уже поделены.
Я не увидел, но догадался: Зоин отец развёл руками.
Уменьшил огонь под сковородой, сдвинул крышку над соусом.
— Да и потом, — продолжил Каховский. — Что я этой девчонке предъявлю? То, что она промелькнула в «видении» моего зятя? А больше-то мне ей сказать и нечего. Мы проверяли её в сентябре. И не нашли у неё мотива для убийства. Деньги она умыкнуть могла — тут не поспоришь. Но зачем ей убивать подругу?
Юрий Фёдорович постучал ложкой по краю пиалы — стряхнул с неё кусочки от ягод морошки.
— Фрол Прокопьевич, вы сами слышали, что говорил Михаил, — сказал он. — Девица представляла, где искать деньги: она не обыскивала квартиру — быстро нашла пачку. И почему она сразу не ушла? Зачем убивать? Вот чего я не понимаю. Да и потом: вся эта клоунада с ножом в учительской тоже выглядит нелепо и необъяснимо.
— Ты же говорил об этом… учителе истории. Напомни мне его имя. Девчонка хотела перевести подозрения на него.
— На Лещика? — сказал Каховский. — Для этого зарезала подругу? Бредово звучит, не находите? Если Дмитрий Григорьевич Лещик её обидел, то почему не перерезала глотку ему? Он тоже её сосед. И доступ в его квартиру она получить могла: ведь там Удалова намеревалась кокнуть вторую подружку, если я всё правильно понял.
Юрий Фёдорович хмыкнул.
— Странная ситуация нарисовалась, — сказал он. — Девчонка украла деньги — с этим всё понятно: финансы лишними не бывают. Но все остальные события не укладываются ни в какие рамки. Зачем убивать подружку или подружек? Зачем эта суета с Лещиком? Хотя, признаю: не будь у него на тот день алиби, стал бы Дмитрий Григорьевич главным подозреваемым.
— Так может в этом и была её цель? — спросил Лукин.
— Отправить учителя в колонию? — сказал Юрий Фёдорович.
Я обернулся — заметил, как Зоин отец покачал головой.
— Зачем все эти сложности? — спросил Каховский. — Убить подружку только для того, чтобы насолить школьному учителю? Это более чем странное решение даже для женщин с их не всегда понятной мне логикой. Не понимаю его. Отравила бы Лещика и все дела — вот это вполне по-женски. Подсунула бы ему в салат пару листиков этого вашего денежного дерева!
Я среагировал на свист — перекрыл под чайником газ. В очередной раз помешал картошку и соус. Откорректировал огонь на конфорках.
— После вашего подарка, Фрол Прокопьевич, я опасаюсь ссориться с женой, — заявил Каховский. — Зятёк просветил меня о мышьяке в листьях. И кто потом докажет, как именно те листики очутились в моей еде?
— Отделаешься рвотой и диареей, Юра, — сказал Лукин. — Даже если жена расщедрится и скормит тебе всё растение.
Юрий Фёдорович хмыкнул.
Я вынул из шкафа тарелки, расставил их на столе. Разложил приборы.
Фрол Прокопьевич спросил:
— Так что будешь делать, Юра? Девчонка убийца. И мы это знаем.
Я замер около стола, потёр ладони о полотенце.
— Дело не открою: нет основания, — заявил Зоин отец. — Но разузнаю, что за кошка пробежала между учителем истории и десятиклассницей. Кто его знает, до чего мы не докопались. Да и к Терентьевой в больницу прогуляюсь. Расспрошу Нину о подруге. Но девчонка не пойдёт на контакт — точно вам говорю. И мне нечем на неё надавить.
Юрий Фёдорович шумно вздохнул.
— Договорюсь с лечащим врачом Терентьевой, чтобы школьница ещё недельку провела в больнице — для нашего спокойствия, — сказал он. — А лучше поручу это дело жене: у неё такие переговоры хорошо получаются. Может, и с Екатериной Удаловой побеседую. Только сомневаюсь, что получу от неё признательные показания. Ведь официальных претензий к ней нет.