Собственно, Марк Розовский тоже не имел в виду отношения собственности. Он говорил вовсе не о национализации театров, а о попытках цензуры, о стремлении государства контролировать репертуар театров, идейную направленность спектаклей, как это было в советское время. Именно в этом смысле он и сказал: “Плохо, если государство приватизирует театры”. Такое употребление слова приватизировать очень показательно.
В российском обществе представление о собственности еще совсем не укоренилось. Мы не видим разницы между хозяином, который владеет чем-то, и чиновником, который это что-то контролирует. Главное, кто может распоряжаться, заказывать музыку. А уж кому что принадлежит – это дело десятое. Да похоже, и сам чиновник не всегда эту разницу видит. Найшуль вообще считает, что слово собственность русскому человеку непонятно. Есть, говорит, понятное слово: моё. Это как в истории про Чуковского, который, увидев, как его молодые голодные гости поедают предложенные хозяйкой дома бутерброды с сыром, закричал им из окна: “Моё едите?!”
Кстати, еще о приватизации. Раньше был такой вопрос на засыпку. Вот есть укрупнение (колхозов, например). А как называется противоположный процесс? Правильно, разукрупнение. Ух ты, написала, а ворд даже не подчеркнул красным! Я вспомнила это, поскольку есть такое дивное слово – расприватизировать. А вот его ворд подчеркнул.
Типа упс
Недавно у меня произошел смешной разговор с одной знакомой, давно живущей в Америке. Было лето, и мы гуляли по Парижу. И вот, созерцая уличную толпу, моя знакомая высказала недовольство по поводу современных вольностей в одежде (не помню, то ли бретельки торчат, то ли чулки не достают). Нет, говорит, ну раньше такое, конечно, тоже случалось, но это было типа “упс”. А теперь – подхватила я – это типа “вау”.
Надо сказать, что эта парочка заимствованных из английского междометий, упс (oops) и вау (wow), в последнее время невероятно популярна, особенно в языке молодежи. Они страшно раздражают пуристов, которые готовы еще понять, зачем заимствуется слово инаугурация, но решительно не могут взять в толк, к чему заимствовать междометия. Ведь в них вроде и смысла-то собственного нет, все дело в тоне и мимике. Разве имеющиеся междометия, произносимые с определенной интонацией, не способны выразить весь спектр эмоций и оценок?
На самом деле каждое междометие отвечает за некоторую свою часть эмоционального спектра. Лингвисты обычно приводят по этому поводу потрясающе точную формулировку Цветаевой: “Ох, когда трудно, и ах, когда чудно, / А не дается – эх!”
Я еще очень люблю цитировать стихотворение Бенедиктова:
Действительно, боже мой и черт возьми – междометия очень широкого спектра, и, разумеется, Боже мой! можно произнести страстно, а если очень постараться, то и Черт возьми! можно сказать умильно, а вот поди ж ты – весь смысл стихотворения строится на их противопоставлении. И никак невозможно поменять здесь Боже мой! и Черт возьми! местами.
А есть междометия, которые вообще закреплены за достаточно конкретными жизненными ситуациями.
Скажем, французское заимствование ба выражает удивление (обычно скорее приятное) от встречи знакомого, а увы – сожаление.
Вообще междометия дают нам готовые мини-сценарии наших чувств и реакций для разных ситуаций, которые, конечно, варьируются и уточняются при помощи интонации. И некоторые из междометий обладают отчетливым культурным колоритом. Нельзя не заметить, что эхма отражает представление о “широкой русской душе”, русской бесшабашности и отчаянности, а в о-ла-ла до сих пор сохраняется что-то французское – точнее говоря, наше представление о французской галантности и игривости. Поэтому я совсем не удивилась, когда несколько лет назад увидела по телевизору лингвистку Елену Борисову (Широкову), известную, в частности, своими работами о междометиях и довольно охранительными взглядами, которая страстно обличала междометие упс, видя в нем чуть ли не американскую диверсию против русского народа. Как поет Бритни Спирс, Oops!.. I did it again.