Ева Никольская, Кристина Зимняя
Честное волшебное! или Ведьма, кошка и прочие неприятности
Глава 1
На одной из тихих улочек Готрэйма[1]
Ветер пролетел по узкой улочке, выложенной грубо отесанными камнями, поиграл тонкими стеблями вьюнков на подоконниках, ласково погладил остроконечные крыши и устремился прочь, оставляя за собой мерно качающиеся на цепях фонари и вывески. На одной из них – массивной, из потемневшего от времени дерева – изящная вязь металлических букв складывалась в фразу: «ПБ «Последний цветок». Надпись на двери была куда прозаичнее и скромнее: слова, вырезанные чуть ниже небольшого окошка, в настоящий момент прикрытого изнутри заслонкой, всего лишь сообщали всем желающим о круглосуточном режиме работы загадочного «ПБ». На неоштукатуренной стене чуть правее входа имелась обведенная рамочкой инструкция:
«Дерни за веревочку! – Далее следовало изображение радушно оскаленного черепа и приписка, явно сделанная от руки: – Если ты по делу!»
Слева и справа от двери чернели провалы узких витражей. Если бы кто-то в столь поздний час рискнул заглянуть сквозь разноцветные стекла, то был бы глубоко разочарован царившей внутри темнотой. Но любители погулять в этой части города после полуночи, к счастью, встречались редко. Совсем иной вид открывался через хорошо освещенное стрельчатое окно, выходящее во внутренний дворик мрачноватого с виду здания.
В длинном помещении с низким потолком за массивным столом сидел мужчина в черной одежде и, склонив голову, методично вычеркивал строки в огромной счетной книге. За резной спинкой его кресла, недвусмысленно намекая на род деятельности, висел гобелен с тщательно вытканной лопатой. Красивой, серебристой, с толстой рукоятью, элегантно украшенной серебристым же орнаментом. Если долго смотреть, эта самая лопата начинала напоминать не то меч, не то крест – любимый символ богини-сестры[2], что в общем-то весьма соответствовало интерьеру похоронного бюро. А если кому-то и этого знака не хватало для того, чтобы проникнуться местной атмосферой, то последние сомнения рассеивались при взгляде на стойку с лентами да на стеллаж с венками, траурными гирляндами и букетами искусственных цветов, а главное, на ряд пустых черных ящиков на специальных постаментах, выстроившихся вдоль стены.
Впрочем, один из гробов был не пустым и не черным. Его привезли утром вместе с телом, попросили обтянуть лиловой тканью и украсить, а также организовать завтра скромные похороны на городском кладбище. И хотя гробовщик не очень-то любил цветную обивку, считая черную масть торжественной и мрачной, а потому наиболее подходящей для траурной церемонии, он принял и этот заказ.
Захлопнув книгу, мужчина отложил ее в сторону, поднялся и направился к шкафу в углу комнаты – его полки были заставлены такими же толстыми томами и прикрыты створками из темного стекла. Владелец похоронного бюро любил порядок во всем. Порядок, покой, одиночество, ночную тишину и легкий флер тлена, сопровождающий работу с покойниками, которые так напоминали ему о прошлом. С бумажными делами на сегодня он закончил, а значит, настало время заняться куда более приятными обязанностями. Придирчиво перебрав ворох лент и коробочки с тряпичными цветами, он вооружился гвоздострелом и принялся старательно украшать крышку гроба, который следовало подготовить к утру. Процесс был несложным, но в определенном смысле творческим. Недавно приобретенная новая модель рабочего инструмента удобно лежала в руке и, в отличие от своего предшественника, стреляла крохотными гвоздиками почти бесшумно.
– Итак… Двойная кайма из присборенных шелковых лент по периметру гроба… – прочитал мастер запись, сделанную на вырванном из блокнота листе. Странный шорох отвлек его внимание, но, оглядевшись, гробовщик списал непонятный звук на происки крыс, вернувшихся после недавней травли в его мрачную обитель. – Что дальше? Окантованные белыми ромашками даты рождения и смерти в ногах, хм… несколько вульгарно, но раз так хочет вдова усопшего… – проворчал он, доставая со стеллажа нужную коробку.
Высыпав белые тряпичные цветы на черный гроб, мужчина аккуратно разложил их вокруг таблички и принялся пристреливать к обтянутому атласом дереву. Затем достал из мраморной урны, временно служившей вазой, большую алую розу и, приколов ее посередине крышки, отошел на шаг, чтобы полюбоваться результатами своего труда. Покачав головой, помянул недобрым словом пристрастия заказчицы, но, учитывая, что кроме скверного вкуса у той есть еще и увесистый кошель, сдернул с крюка один из тонких серебристых жгутов и приступил к формированию под красным цветком довольно крупной надписи: «Мы любили тебя, Ки…»