«Все наладится, переменится, кто бы нас чему ни учил, в золотую косу месяц заплетет солнца лучи. Жизнь исполнит медленный танец в циферблате часов «Заря», у любви моей скоро станет десять новых любят. Заполышет судьба-мельница, и тоска уж не зазвучит, в золотую косу месяц заплетет солнца лучи».
Нет, ребята, я серьезно, представьте, что вы долго купались летом в море, а теперь пришли отдохнуть и я вам читаю стихи. Без этого не начнем. Ну, представили? То то же. Шучу-шучу, можете не представлять. Но вот этот стих лично мне очень нравится: «Я подружусь с малиновым кустом, сияние молодости станет чаще, забрезжит белизной восход пред ликом жизни спящей. Расставит крылья, словно, надо мной, Венера, спутник озаренья ночи. Я обернусь парящею луной, желания неба я исполню тотчас. Заря-печаль не выйдет на восток, сияние молодости станет чаще. Я подружусь с малиновым кустом и стану счастлив».
Спасибо вам, друзья! И еще стакан холодного мохито нам сюда, пожалуйста!
Глава 21. «Вот такая, блин, вечная молодость!»
Приятно сидеть в предновогоднем Минске с чашечкой рождественского пунша в руках, внутри некоего кафе, окнами, угловыми, так, что лучше и не придумаешь, которые выходят на длинный проспект. При условии, что где-то там далеко, быть может, даже немного за пределами твоего разума, в другой системе отсчёта, связанной с байтами, ты и твои друзья-миллионеры. Приятно, сидя в таком многообещающем положении жить, как обычный гражданин, не богач, а скорее даже и экономнее обычного гражданина. Приятно во многом потому, что это как бы растягивает твои временные жизненные рамки, даёт тебе большую уверенность, некую более мягкую подстилку твоего будущего. В канун Нового года Минск преобразился. Минчане всегда радовали своим ещё чуть советским, коллективным отношением к Празднику. Любить-так любить, праздновать-так праздновать, а потому по городу в большом количестве шастали песняры, одетые в красные новогодние шапочками с баянами, гармошками, аккордеонами-кто во что горазд, и распевали или наигрывали белорусские народные песни. На фасаде почти каждого здания, по крайней мере в центре города, висели гирлянды и мишура, над проспектом и вовсе играла всеми своими блестящими цветами новогодняя радуга, полярное сияние, покинувшее вдруг Норвегию и отправившееся в путь вместе с Ильей, вслед за ним решившее расширить свой кругозор. Илья долго думал, заказывать ли ему вторую чашку пунша, или что-нибудь поесть, но порешил на том, что в данной сказочной, такой волшебной ситуации, что охватила его, а вследствие и весь город, отсутсвие действия и есть лучшее действие. Чтобы, как говорится, не спугнуть. И вот, на Илью напал-таки голод, но уже другого характера. То был творческий голод, приходящий обычно в двадцатых числах, когда все заботы вдруг припорошило сказочным снегом, и ты понял вдруг, что, рождество ли, Новый год, неважно, из рекламы Кока-Колы, что вот он-то, здесь, живехонький, царит и, больше того, лишь начинает царствовать. Подумать только, и всю зиму я буду просыпаться и видеть снег! Если представить того старика, которого чуть не казнили, знал бы он, что, стоя на последнем клочке земли будет видеть еще и снег, он бы наверное сам повесился от счастья. Илья, глядя на елку, так к месту поставленную в кафе, в самом ее центре, припорошенную искусственным снегом и настоящими подарками в обёрточках от городских жителей, неравнодушных, надо сказать, и веселых, начал свой новый рассказ «Елка». Времени было часов семь, а точнее-без двадцати восемь, и на Илью нашло настоящее творческое вдохновение, лихорадка. Он чувствовал, как с кухни доносится запах чего-то, ну, вкусного, переносил запахи в чувства, а чувства в слова, и переносил все на листочек. То Отти готовил рождественские блюда на кухне. Перейдем же к его рецептам и к нему самому. Перво-наперво Отти наделал немало глинтвейна, пряности, в общем их понятии, пожалуй, слились бы все в одну, узнав, что Отти готовит такую вкусность. Гвоздика, корица, имбирь, мята-в глинтвейн входило по-эстонски все, и Отти, с позволения товарищей, не отказал бы себе, при всем желании не отказал бы в возможности поэкспериментировать. Впрочем, четыре кувшина глинтвейна с малиной и имбирем, пожалуй, получились бы вкусными даже в Африке, о чем заботливо сказал Кристиан, что уж говорить об умелых руках Норвежского повара. Друзья все до единого хотели что-то перекусить, а потому Генриус (оказывается, се бродяги умеют хорошо готовить) приготовил большую стопку оладий, полив их кленовым сиропом. Не оладий даже, а скорее канадских панкейков, но никто точно не знал, как они называются. Владимир со своим другом, за разговорами о молодости, вспоминая армейские годы, как-то ненароком приготовили вишневые сырники. Кристиан в это время, поотжимавшись, при чем сделав это прямо на улице, под косым таллинским снегом (прогулка по морю закалила ребят), сбегал до магазина и приготовил две пиццы, а так же гору бутербродов со вкусом местного счастья. Ребята, как сейчас в готовке, еще никогда не были столь дружны между собой. Утка по-Пекински с овощной смесью, португальскими мандаринами и сладкой ягодой, заправленной медом-одно из главных блюд, приготовленных сейчас Отти. «Но сыр, сыр, ребята!Ведь я забыл потереть сюда сыр!-кричал чуть не в исступлении от осознания своего бессилия Отти-ведь так получится совсем сладко». «Тихо, Отти, тихо, милый друг, ты зачем кричишь во сне, не нада»,-чуть грузинским акцентом говорил друг Владимира, проснувшись. Отти протер глаза и правда успокоился. Посмотрел на календарь- было еще неперевёрнутое двадцать третье. За окном только-только начинало светать. И Отти вздохнул с облегчением. Выходит, весь этот кошмар, вся эта ругань ему приснилась? Что ж, вполне возможно, очень даже может быть. Вот и вы, дорогие друзья, я уверен и обещаю, будете думать о всем том прошлом, о всех тех препятствиях с таким выражением лица, с таким же непониманием, мол: а разве может все быть иначе? А разве мог я не пройти через все эти испытания, мог разве я после всего того не стать вдруг великим, как Норвежские горы? Да… Враки. И приснится же мне однажды! Так что, дорогие друзья, прошу вас, лишь выполняйте свои цели, не примените вставать рано по будильнику, и тогда на синусоиде жизни вы остановитесь ровно в точке один, в точке безоговорочного успеха.