Глава 28. «Цветы жизни»
Побродив по Афинам с недельку, Илья все больше и больше начинал наслаждаться своей дорогой до сюда и вспоминать ее. Вспоминать, как в Танжере, на марокканском рынке, торговал вместе с Отти мандаринами, разложив их прямо на капоте машины, собранных по дороге на ничейных плантациях жизни. Вспоминал долгую, длинную дорогу до Алжира, по бедным селам Африки, запыленным дорогам, на которых, правда, всегда можно было хорошо разогнаться, и пустыням. Вспоминал, как в Алжире бросили свои машины посреди пустыни и отправились на месяц в путешествие на верблюдах, вместе с каким-то африканцем, по настоянию Кристиана посетить его родину, Эфиопию, пересев у нагорья Тибести с верблюдов на квадроциклы, делая при этом почти нереальную тысячу километров в день. Вспоминал, как обратно из Эфиопии в Алжир летели самолетами местных авиалиний, за штурвалом которых сидел Кристиан. «Он почему-то всегда скрывал, что в молодости мечтал быть лётчиком и даже был им одно время. Наверное, из-за того позорного случая, когда его уволили»,-вспоминал Илья, глядя на греческую богиню, попивая холодную газированную воду. Вспоминал, как, по возвращении в Алжир, конечно, не нашли в помине своих автомобилей, а когда наконец поняли, в чем дело-полдня откапывали. Хотя надо отдать должное Порше и их кузовам-ни одна песчинка не попала ни внутрь салона и в трубы выхлопа. Машины почти сразу завелись. Разве что потеряли свой первоначальный лоск и чуть выгорели на солнце. Но это нормально. Проезжая Триполи, получили звонок с «Молодости», в котором говорилось, что парочка вошла в Гибралтарский пролив и в течение трех-четырех дней будет на месте. Вспоминал Илья и купаясь в вечернем озере жизни, в левой пяте мирового океана-средиземном море, о том, как там же, в Триполи, на берегу побросали Порше, закончив аренду и сделав прощальный круг по Африканскому году, и перешли с автомобилей на «Молодость». Они не могли нарадоваться красоте обновленной яхты, о которой чуть позже снова позабыли. Ребята как будто вернулись в детство. Вспоминал, стоя на берегу моря, на рассвете, как настолько сдружились с ребятами, что всерьез поговаривали снять по домику в Сельте каждый, да и жить, не тужить и почаще бывать в гостях друг у друга. Сыграли даже в игру наоборот, в один из жарких Африканских вечеров, в которую Илья играл еще на Идэне. Всем понравилось так, что играли до ночи. И было, в общем-то, еще много преинтерсных моментов, настолько много, что просто «Ах!». Отжимались вместе с Кристианом, вместе с Владимиром спорили-где были, а где не были, готовили одним мизинцем настоящие Венские шницели с Отти, если вы понимаете, о чем я, а после заканчивали все это дело чаем, с бананом и вишней, на десерт, конечно, пекли австрийский торт «Захер». Почему-то, вспоминал Илья, всех их тогда потянуло на воспоминания.. «Писали роман с Ильей, все вместе»,-думал Илья за завтраком в отеле, вспоминая и Хельгу, и свой уже почти довершенный роман. Около берегов Италии, где-то в районе Кальяри, все вместе, по очереди, ныряли за жирафом Ильи, и затею эту нашли очень хорошей и даже посетовали, что нет ее еще в категории олимпийских видов спорта. В Италии, конечно, весь день гуляли, наслаждаясь, фотографировали, пробовали. Илья порой ел свою пасту три раза в день. Пара посчитала свое путешествие лучшим свадебным путешествием в мире. По пути до Палермо их горящие глаза напоминали свет глаз праведника. В Палермо поставили яхты на привязь и все вместе отправились в Колизей. Кому-то в голову пришла безбашенная идея, что там зарыт клад, и чтобы повеселиться, ребята, в тайне от парочки, сняли со своего счета тысяч двадцать долларов и перевели их в Итальянское золото, подбросили парочке. Обратно в Палермо направлялись настолько счастливые люди, насколько только могут быть счастливыми люди в познании человека. Клад решили перепрятать в Египте около пирамид, и пока парочка прятала, ребята, особенно Илья, подчерпнули в Александрийской библиотеке что-то, хоть и не страшное, но сверхъественное и все же полезное. Конец света-лишь переход от финиша к другому старту. Апофеоз жизни. Так говорят. Парочка, похоже, теперь решила навсегда, что будет жить в Италии, а потому после Египта договорились рассчитаться, где-то в прибрежном городке, и, обменявшись чем-нибудь, например обещанием завести телефоны, разойтись. Вспоминал, глядя в иллюминатор вылетающего из Афина самолета Илья. Вспоминал, как там, в Италии, наконец-то понял свой смысл жизни. И именно потому отправлялся сейчас на Иден. Вспоминал, как там, в прибрежном городке, после расчёта, ребята никуда вовсе не делись, но лишь вместе с тем, что у него появилась своя цель в жизни, слились с ним и стали единым целым. Ребят настигла вовсе не смерть, а, скорее, жизнь. Ведь они были лишь разбросанными, хоть и очень добрыми и общительными интересами Ильи, которые он рассеивал после своего прибытия на маяк. Сейчас они все вчетвером, собрались, объединились в другого, нового Илью, образуя совершенного, главного человека с единым, общим интересом, объединяющим все те. Этот новый, главный Илья был смиренен, всегда уделял время готовке, спорту, часто путешествовал, и писал, писал, обязательно бы писал романы, работая над собой и просто-напросто при всем этом танцуя. По прибытии на Иден в который раз уже удивлялся хвойной среде, встречающей его своим первым выпадом, порту, все еще цветущему, как подсолнух, и времени на часах. На Идэне постоянно, как он подплывал, было без двадцати восемь. Быть может и потому, что подплывал он на корабле. Корабль же заходил по расписанию. Свой маяк Илья застал не то что неразрушенным, а почти нетронутым. За исключением того, что теперь это была маленькая, уютная, только-только, казалось, построенная церковь. Наше тело-это наш храм. Церковью же владел, если так можно выразиться, а, впрочем, никто церковью не владел, правда лишь в том, что, зайдя в церковь, из многих незнакомых лиц Илья узнал одно-того монаха затворника с острова Готланд. Припоминаете? Его звали отец Феррон. Но с Ильей он в последнее время сдружился так, что Илья его переименовал в Ферри. Ферри принял Илью в слушатели своей маленькой церкви на берегу Балти