это нормально. Проезжая Триполи, получили звонок с «Молодости», в котором говорилось, что парочка вошла в Гибралтарский пролив и в течение трех-четырех дней будет на месте. Вспоминал Илья и купаясь в вечернем озере жизни, в левой пяте мирового океана-средиземном море, о том, как там же, в Триполи, на берегу побросали Порше, закончив аренду и сделав прощальный круг по Африканскому году, и перешли с автомобилей на «Молодость». Они не могли нарадоваться красоте обновленной яхты, о которой чуть позже снова позабыли. Ребята как будто вернулись в детство. Вспоминал, стоя на берегу моря, на рассвете, как настолько сдружились с ребятами, что всерьез поговаривали снять по домику в Сельте каждый, да и жить, не тужить и почаще бывать в гостях друг у друга. Сыграли даже в игру наоборот, в один из жарких Африканских вечеров, в которую Илья играл еще на Идэне. Всем понравилось так, что играли до ночи. И было, в общем-то, еще много преинтерсных моментов, настолько много, что просто «Ах!». Отжимались вместе с Кристианом, вместе с Владимиром спорили-где были, а где не были, готовили одним мизинцем настоящие Венские шницели с Отти, если вы понимаете, о чем я, а после заканчивали все это дело чаем, с бананом и вишней, на десерт, конечно, пекли австрийский торт «Захер». Почему-то, вспоминал Илья, всех их тогда потянуло на воспоминания.. «Писали роман с Ильей, все вместе»,-думал Илья за завтраком в отеле, вспоминая и Хельгу, и свой уже почти довершенный роман. Около берегов Италии, где-то в районе Кальяри, все вместе, по очереди, ныряли за жирафом Ильи, и затею эту нашли очень хорошей и даже посетовали, что нет ее еще в категории олимпийских видов спорта. В Италии, конечно, весь день гуляли, наслаждаясь, фотографировали, пробовали. Илья порой ел свою пасту три раза в день. Пара посчитала свое путешествие лучшим свадебным путешествием в мире. По пути до Палермо их горящие глаза напоминали свет глаз праведника. В Палермо поставили яхты на привязь и все вместе отправились в Колизей. Кому-то в голову пришла безбашенная идея, что там зарыт клад, и чтобы повеселиться, ребята, в тайне от парочки, сняли со своего счета тысяч двадцать долларов и перевели их в Итальянское золото, подбросили парочке. Обратно в Палермо направлялись настолько счастливые люди, насколько только могут быть счастливыми люди в познании человека. Клад решили перепрятать в Египте около пирамид, и пока парочка прятала, ребята, особенно Илья, подчерпнули в Александрийской библиотеке что-то, хоть и не страшное, но сверхъественное и все же полезное. Конец света-лишь переход от финиша к другому старту. Апофеоз жизни. Так говорят. Парочка, похоже, теперь решила навсегда, что будет жить в Италии, а потому после Египта договорились рассчитаться, где-то в прибрежном городке, и, обменявшись чем-нибудь, например обещанием завести телефоны, разойтись. Вспоминал, глядя в иллюминатор вылетающего из Афина самолета Илья. Вспоминал, как там, в Италии, наконец-то понял свой смысл жизни. И именно потому отправлялся сейчас на Иден. Вспоминал, как там, в прибрежном городке, после расчёта, ребята никуда вовсе не делись, но лишь вместе с тем, что у него появилась своя цель в жизни, слились с ним и стали единым целым. Ребят настигла вовсе не смерть, а, скорее, жизнь. Ведь они были лишь разбросанными, хоть и очень добрыми и общительными интересами Ильи, которые он рассеивал после своего прибытия на маяк. Сейчас они все вчетвером, собрались, объединились в другого, нового Илью, образуя совершенного, главного человека с единым, общим интересом, объединяющим все те. Этот новый, главный Илья был смиренен, всегда уделял время готовке, спорту, часто путешествовал, и писал, писал, обязательно бы писал романы, работая над собой и просто-напросто при всем этом танцуя. По прибытии на Иден в который раз уже удивлялся хвойной среде, встречающей его своим первым выпадом, порту, все еще цветущему, как подсолнух, и времени на часах. На Идэне постоянно, как он подплывал, было без двадцати восемь. Быть может и потому, что подплывал он на корабле. Корабль же заходил по расписанию. Свой маяк Илья застал не то что неразрушенным, а почти нетронутым. За исключением того, что теперь это была маленькая, уютная, только-только, казалось, построенная церковь. Наше тело-это наш храм. Церковью же владел, если так можно выразиться, а, впрочем, никто церковью не владел, правда лишь в том, что, зайдя в церковь, из многих незнакомых лиц Илья узнал одно-того монаха затворника с острова Готланд. Припоминаете? Его звали отец Феррон. Но с Ильей он в последнее время сдружился так, что Илья его переименовал в Ферри. Ферри принял Илью в слушатели своей маленькой церкви на берегу Балтийского моря, впрочем, «побыть затворником»-у Ильи и самого иногда возникала такая идея. Кстати, Иден с норвежского переводится, как идея. Знали ли вы? Но да ладно. Илья же на время стал затворником одной очень уютной норвежской церквушки, построенной и воссозданной им самим у него в голове, из материалов, что он собрал сам по дороге в Афины. Монах, после того, как Илья сам стал монахом, попросил и вовсе избавиться от имен, чтобы лучше вслушиваться в жизнь. А потому на время не стало ни Ферри, ни Ильи, их поглотило что-то всемирно-целое. Но для нас-то с вами Илья так и останется Ильей, и в продолжение истории надо сказать: монах Илье дал вступительное задание, как в старые годы, переписать одну книгу. Илья с головой ушел в комнату своего маяка, где были только окошко, матрац и лампадка, и с небывалым усердием сел писать.