— Пацанов я вам не сдам, — пробасил Сычев, отхлебнул из своей бутылки и вытер рот тыльной стороной ладони. — Если кого за это дело привлекать, так только меня.
— Погоди ты на рожон лезть, — спокойно сказал ему Могильный. — Пока я просто хочу узнать про эту «мазду» все, что знаешь ты.
Сычев недоверчиво покосился на капитана, снова приложился к бутылке, хрипло вздохнул и сказал:
— Сглупили пацаны, ничего не скажешь. Купились на легкую добычу.
— Как это было?
— Да как. Услышали они взрыв, выскочили из кафешки. Видят — «мазда» припаркована. А из «мазды» той голос слышится. Громкий. Как будто кто-то на кого-то кричит. Пацаны, понятное дело, подошли поближе — любопытные ведь. И видят — в окне открытом мужик сидит и в телефон, как сирена, вопит. Увидел пацанов, заткнулся и давай машину заводить. А она, как на зло, не заводится. Ну пацаны еще ближе подошли. А он, мужик этот, как только увидел, что они подходят, так из машины выскочил и к проходному двору побежал. Убежал — да так и не вернулся. Пацаны подождали-подождали, потом сели в машину и ко мне ее пригнали. Идиоты. Хотел я ее обратно отогнать, но побоялся. По городу тогда «план-перехват» объявили… А тут еще эта рация. — Сычев кивнул на рацию, лежащую перед Могильным на столе.
— Я хочу поговорить с этими пацанами, — сказал капитан Могильный.
Сычев покачал тяжелой головой:
— Не получится. Уехали они. В пионерлагерь.
— Скажи мне их имена.
Сычев усмехнулся:
— Этого вы из меня и клещами не вытяните. Да и незачем вам с ними говорить. Все, что знали, они мне и так рассказали. Лицо мужика они в темноте не разглядели. А место, где стояла тачка, я вам и сам покажу.
Насчет того, что правду из Сыча не вытянешь никакими клещами, — тут Сыч не преувеличил. Могильный по собственному опыту знал, что по упрямству с этим здоровяком не сравнится ни один осел. Кроме того, у него были свои понятия о чести, и их бы он даже под пытками не нарушил. В общем, переубедить Сыча не было никакой возможности.
— Ладно, — сказал Могильный. — С тачкой-то все в порядке?
Сычев кивнул:
— В порядке машинка. Можете хоть сейчас забирать.
— Руль небось тряпочкой протер?
Сычев хмыкнул и сказал:
— Протер. А вы хотели, чтоб я вам отпечатки моих пацанов оставил? Нет уж, — дудки.
Могильный вздохнул. Если Сыч решил стереть отпечатки пальцев, то не пропустил ни одного миллиметра, уж тут будьте спокойны. Бывают же на свете такие педантичные идиоты!
— Ладно. Машину я заберу. А насчет всей этой истории… Гляди, Сычев, если хозяин машины найдется и выяснится, что они ее попросту угнали — несдобровать ни тебе, ни твоим пацанам. Ты меня понял?
Сычев никак не отозвался на эту угрозу, лишь хмуро усмехнулся в ответ.
— Кстати, — продолжил Могильный, — у тебя там в гараже «мерс» стоит доисторический. Откуда он у тебя?
— Купил, — нехотя ответил Сычев. — Полтора года назад.
— За сколько?
— За пять тысяч.
— Баксов?
— Угу.
— Откуда деньги?
— Деньги честные. Комнату в Подольске продал, бабкину. Можете проверить.
— Гм… — Могильный недоверчиво покосился на раритетный «мерседес». — Эта тачка раз в десять больше стоит.
— Это теперь. А полтора года назад она была просто ржавой развалиной. Вот она — ее добавочная стоимость. — Сыч показал Могильному огромные, растопыренные ладони. — Все через эти руки. И только через них. Полтора года над ласточкой этой колдовал, изо дня в день по винтику собирал.
— Ладно, — миролюбиво кивнул Могильный. — Колдуй дальше. Но помни — я за тобой слежу.
— Да уж это как водится, — философски отозвался Сыч.
В то время пока капитан Могильный выуживал из Сычева сведения о брошенной «мазде», следователь Генпрокуратуры Владимир Поремский, которого Турецкий включил в следственную бригаду, стоял в холле первого гуманитарного корпуса МГУ и разглядывал книжки, разложенные на лотке.
Больше всего здесь было философии, которую Володя еще со студенческих лет не понимал и не любил. Слишком уж далеки от жизни были все эти Гегели и Канты. Слишком убедительны, красивы и идеальны были их построения. Впрочем, Поремский никогда не знал философию настолько хорошо, чтобы рассуждать о ней.
Л. Шестов. «Апофеоз беспочвенности» — прочел он на одном из корешков. Название показалось Поремскому забавным. Он взял книжку и наугад раскрыл ее.
«Чтоб сделать человека поэтом, его вовсе не нужно «развивать» в общепринятом смысле. Может быть, следует от него прятать книги. Может быть, нужно произвести над ним какую-нибудь операцию, которая в наших глазах угрожает ему только опасностью или даже гибелью — проломить ему голову или выбросить его с четвертого этажа…»