— В нём всего один заряд. Бус, — продолжал Саррет. — На вашем месте я взял бы ещё кинжал. У меня есть алжирские кинжалы, но они, пожалуй, велики…
— Я возьму свой охотничий нож, — отвечал Бус, — я не могу обременять себя крупными вещами. Меня беспокоит лошадь.
— Вы сами её выбрали, Бус.
— Я очень хотел бы проследить за тем, как её кормят. Кто будет её стеречь?
— Мальчишка, по прозвищу Земляной Орех. Совершеннейший идиот, но большой поклонник лошадей. Служит сторожем в театре. За доллар готов продать родного отца.
— Он не болтун?
— Кто будет слушать болтовню этого слабоумного? — сказал Саррет.
— Кто его рекомендовал?
— Льюис Пейн.
— Вы с ним договорились?
— Это не должно вас беспокоить, — заметил Саррет. — Пейн берёт на себя государственного секретаря, а с вице-президентом договорится Ацеродт. Ваше дело побеседовать с Линкольном.
— О Саррет! Неужели вы думаете, что для меня расстояние в пять футов имеет большое значение?
— Я думаю не об этом расстоянии, мой дорогой Бус, — сказал Саррет. — Я думаю о расстоянии между барьером ложи и сценой. Там футов одиннадцать.
— В «Макбете» я прыгал с высоты тринадцати футов, со скалы на передний план. Это было в последнем акте, где я играл Макда́ффа. Помните?
— Прекрасно, мой друг! Всё семейство Бусов состоит из одарённых людей. Ваш знаменитый брат Эдвин…
— Не говорите мне об Эдвине. Он — увы! — только театральный герой. Я хочу быть настоящим.
— Рад вашему воодушевлению, — проговорил Саррет сколько насмешливо. — Я не актёр, но желаю, чтобы некто получил по заслугам. Кстати, нам повезло. Сегодня в охране Па́ркер.
— Кто это?
— Самый бездарный полицейский в Америке. Имел выговоры по службе. Лодырь и пьяница.
Бус осмотрел пистолет и положил его в карман.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал он. — Мне ещё надо будет переодеться и зайти на конюшню.
— На вашем месте я бы выпил чего-нибудь горячительного, — сказал Саррет.
— Нет, дружище! Сегодня — нет! Мне нужна ясная голова.
— Вы помните, по какой дороге ехать?
— Отлично. Я бывал там не раз.
Саррет встал.
— Итак, — сказал он, — мы больше не увидимся.
— Почему же? — отвечал Бус. — Мы увидимся ещё не раз. Юг ещё дышит.
— Собственно говоря, — сказал Саррет, — мы сегодня доставим удовольствие вовсе не только одному Югу. И на Севере многие будут рады. А мы… в крайнем случае, мы увидимся в Европе.
Они пожали друг другу руки.
Бус пригладил усы и удалился лёгкой походкой тренированного актёра.
Когда дверь за ним захлопнулась, Саррет сказал с верхней площадки:
— Мама, завтра меня не должно быть в Вашингтоне.
Это был «горячий денёк» и для президента — 14 апреля 1865 года, день, который религиозные люди называли страстной пятницей.
Утром Линкольн с женой был в военном порту, осмотрел броненосец, который только что вернулся из похода, потом вернулся домой, принимал посетителей и друзей, читал вслух.
У Линкольна была отличная память. В долгих переездах по штату Иллинойс, от одной судебной сессии к другой он читал Шекспира. И сейчас он помнил наизусть целые страницы.
Это был монолог короля из «Гамлета». Президент читал его с такой силой, что даже мрачный Стэнтон захлопал в ладоши.
На минуту деловая обстановка президентского кабинета словно осветилась, но каким-то странным, фантастическим светом.
Секретарь президента снял со стены большую карту, исчерченную цветными карандашами. На этой карте толстой красной чертой был обозначен поход генерала Ше́рмана из штата Теннесси к морю — поход, который разрезал мятежный Юг на две половины и привёл к победе Севера.
— Не потеряйте карту, — сказал Линкольн секретарю, — мы нанесём на неё обратный путь в Спрингфилд, в адвокатскую контору «Линкольн и Хэрндон». Если мне суждено до этого дожить. Вокруг Белого дома ходят подозрительные фигуры…
Стэнтон запротестовал.
— Не возражайте, Стэнтон. Государственных деятелей не раз убивали. Я знаю, что, сделав это, трудно уцелеть. Но раз это должно случиться, помешать этому невозможно. Дайте мне в охрану Эккерта. Я видел, как он согнул пять кочерёг, одну за другой. Это как раз тот человек, которого я хотел бы пригласить в ложу.