Мы с Базом тупо пялимся на него. Я никогда не встречал поляка нигде, кроме его магазина. Сказать по правде, я думал, у него и ног-то нет, сидит целыми днями за прилавком да гребет деньги. Он уже старик, ему за шестьдесят, дымит как паровоз, и я, мать вашу, в шоке, что он притащился аж сюда.
И кстати, зачем?
— Мне бы вас двоих на пару слов, — говорит он, оказавшись рядом с нами.
— Тогда с тебя два пива, — отвечаю я.
Он меня слегка взбесил, если честно. Он переходит черту. Не хочу, чтобы хоть кто-то в пабе знал, кому мы сбываем краденое. Сейчас-то никого из знакомых поблизости нет, но Клайву или еще кому-нибудь в любой момент может приспичить подойти.
Он смотрит на меня, потом поворачивается и идет к бару.
— Две «Стеллы», — кричу я ему вслед, а он только глядит на нас волком.
Мы с Базом поворачиваемся друг к другу.
— Что происходит? — спрашивает Баз.
— Хрен знает.
Глядя на стоящего возле барной стойки поляка, я все обдумываю. Первым делом я подумал, что он сюда приперся из-за проблем, возникших с чем-то из наших товаров: может, увидел полицию за дверью. Но теперь я не уверен. Если б случилось что плохое, он бы сейчас не покупал нам пиво. Он бы спешил и злился.
— Обождем и узнаем, — говорю я.
Наконец мистер Пзловский возвращается к нам с маленьким подносом, на котором стоят наши напитки. Он садится к нам за стол, спиной к остальному пабу, и я немного успокаиваюсь. Зачем бы он ни явился, он играет по правилам. Себе он взял чистый джин, безо льда. Уф.
— Будем здоровы, — говорю я. — Ну, что стряслось?
Он закуривает свою странную коротенькую сигарету и кашляет.
— У меня для вас кое-что есть.
— Звучит заманчиво, — говорю. — Что?
Он сует руку в карман и достает коричневый конверт. Кладет его на стол и толкает в нашу сторону. Я беру конверт, заглядываю внутрь.
Банкноты по пятьдесят фунтов. Десять штук. Итого пять сотен. По телевизору такую сумму называют «мартышкой», хотя в жизни такое хрен услышишь.
— Что за фигня?
— Премия, — говорит он, и я слышу, как у База в голове начинают вращаться шестеренки. Я как будто читаю его мысли. Он думает: поляк платит сверху? Это что еще за хрень?
— Поляк платит сверху? — озвучиваю я мысли База. — Это что еще за хрень?
— Берите, что дают, — говорит он тихонько, подавшись вперед. Акцент его я передать не могу, но поверьте: приходится вслушиваться. — Помните побрякушки, которые вы принесли на прошлой неделе? Серебро. Американское серебро. Сегодня ко мне заходил один из постоянных клиентов, он иногда покупает всякие необычные вещи, и я решил показать ему это серебро. Достаю я одну штуку — я всегда сперва показываю что-то одно, сами понимаете, вдруг оно окажется дороже, чем я предполагал. Он смотрит, и тут я вдруг понимаю: надо глядеть в оба. Опыт-то не пропьешь, уж я-то свое дело знаю. Я вижу, как у него загораются глаза при виде вещицы: а он и впрямь хочет ее заполучить, да? Я хотел запросить двести фунтов, может, двести пятьдесят, думал, примерно столько оно и стоит. Но как увидел его лицо… подумал и сказал: семьсот пятьдесят! Скорее даже в шутку сказал, но для себя решил: погляжу на его глаза, на его реакцию, и тогда видно будет.
— И?
— А он мне: по рукам. Вот так вот запросто. И спрашивает, нет ли у меня еще. Я чуть с табуретки не упал, говорю как на духу.
Я и сам чуть не упал с табуретки, прямо тут, в пабе. Семьсот пятьдесят гребаных бумажек! Чтоб меня!
Поляк, глядя на меня, смеется.
— Да! И я еще начал с самого мелкого украшения, понимаете? Так что, да, говорю, есть у меня еще, и у того глаза тут же становятся размером с блюдца. За все то время, что я варюсь в этом бизнесе, я лишь несколько раз видел такое выражение лица у человека, мол, «плачу любые деньги». Так что я выкладываю остальное, штука за штукой. Вы принесли мне пять вещиц, сами помните. Он скупил их все.
У База отвисает челюсть.
— Все? По семьсот пятьдесят за штуку?
Поляк хитро так прищуривается и подмигивает.
— Минимум, — говорит он, и я тут же понимаю, что за штуку-другую он выручил куда больше озвученного. На секунду воцаряется тишина, пока мы делаем по глотку пива. Я знаю, что Баз пытается посчитать сумму в уме, но безуспешно. Я уже посчитал и слегка раздосадован тем, что мы не знали, какая ценность оказалась у нас в руках. А поляк — хрен его знает, о чем он думает.