Как чудовищно не хватает его работе размеренности и упорядоченности, подумал он. А думать в последнее время уже и просто не удается. Покой, необходимый для течения мыслей, напрочь исчез из жизни. Все сводится к какому-то сшиванию на скорую руку и наложению заплат, к попыткам обойтись хоть как-то пригодными полуфабрикатами и избежать явного позора. Вздохнув, он потянулся к «Geschichte und Klassenbewustsein». Шум проезжающего по улице транспорта ровно гудел в ушах. Зловонная духота Ноттинг-хилла давила на крышу, давила на голову. Он представил себе, каково сейчас в поле. В поле, среди высокой свежей зеленой травы и маленьких вьюнков-цветочков, он лежал, распластавшись, вдыхая запахи мха и влажной земли, а рядом лежала его сестра.
— Таллис!
Таллис проснулся. Рядом стояла Морган.
В небесно-голубом льняном костюме и белой блузке, она лучилась энергией. Щеки горели от солнца. Войдя, она закрыла за собой дверь. Таллис попробовал встать, беспорядочно сдвинул книги и чуть не упал со стула.
— Ты спишь днем. А я-то считала, что у тебя масса дел.
— У меня масса дел, — сказал Таллис. — Садись вот сюда.
— Нет уж, спасибо, только не сюда. Здесь жутко пахнет.
— Да, нужно прибраться.
— А уборщицу завести ты не можешь?
— Нет.
— Ну и видок же у тебя! Почему ты не бреешься? Щетина на лице кажется седой, но, может быть, это просто грязь? И что это за дурацкая грязно-белая тряпка на шее? Носи или приличный галстук, или рубашку с открытым воротом. И уж если ты хочешь закатывать рукава, то закатывай их аккуратно, а то они смотрятся прямо как старый тряпочный мешок.
— А ты выглядишь потрясающе, — сказал Таллис. — От тебя веет цветами, полями и всем, что растет за городом.
— Экое у тебя поэтическое настроение.
Ее присутствие вызвало в Таллисе вспышку спонтанной радости. На этот раз ему не стало дурно. Он просто безумно, как щенок, обрадовался.
— Господи, как я рад, Морган. Видеть тебя — такое блаженство.
— Не надо такой патетики. Питер дома?
— Нет, он пошел повидаться с Хильдой.
— А что это за мерзкий шум?
— Радио сикха.
— У меня тут письмо для Питера. Я написала его в такси.
— О!
— Передашь ему? — Да.
— Ты какой-то обескураженный.
— Разве ты пришла не ко мне? — спросил Таллис. И тут же умоляюще добавил: — Сядь, пожалуйста. Не стой так, словно ты сейчас уйдешь.
— В твоей помойке есть хоть одна чистая газета?
— Вот. Сегодняшний «Дейли Уоркер».
Аккуратно расстелив газету, Морган села. Таллис устроился напротив и не сводил с нее глаз.
— Так не забудешь передать письмо?
— Нет.
— Прекрасно. Надеюсь, ты не ревнуешь?
— Ты не готова так, как надо, позаботиться о Питере, и поэтому я просил тебя не заигрывать с ним.
— А кто говорит, что я не могу о нем позаботиться?
— Ты не способна на это! — воскликнул Таллис. — У тебя нет ни времени, ни чувства ответственности.
— Какие строгости!
— Питер влюблен в тебя.
— Значит, ты все же ревнуешь!
— Хорошо, черт возьми, да, ревную.
— А совмещать проповеди и ревность немыслимо.
— Почему? Я отлично знаю, что ты дико безответственна. И теперь пишешь ему, скорее всего, любовные письма.
— Если б ты только слышал свой тон! — вскинулась Морган. — Так вот же: я не пишу ему любовных писем. От тебя можно спятить! Прочти письмо. Оно не заклеено.
— Я не хочу его читать. Оно меня не касается.
— Приятно, что ты сознаешь это. Хорошо, я прочитаю его вслух.
Вытащив из конверта письмо, Морган прочла:
«Милый Питер,
пишу совсем коротко, чтобы ты знал, что я на некоторое время уезжаю из Лондона, и не пытался со мной связаться. Поиски работы заставляют меня поехать в Оксфорд и еще в целый ряд мест. Как только вернусь, сразу дам знать. Будь хорошим мальчиком. Посылаю тебе самый нежный привет.