Выбрать главу

— У него вода в легких.

— Он без сознания.

— Нет, он в сознании, — сказал Джулиус. — Я в полном порядке. Дыхание восстановилось. Только оставьте меня на минуту в покое, оставьте меня в покое.

Лежа с закрытыми глазами, он делал глубокие вдохи и выдохи. Потом медленно повернулся на бок и попытался сесть. Рванул на груди рубашку. Руперт начал расстегивать на ней пуговицы.

— Что это было? Острый приступ помешательства? — тихо, но яростно спросил Аксель Саймона. Тот дрожал, прыгая с ноги на ногу.

— Дайте, пожалуйста, то полотенце, — попросил Руперт. Кто-то принес полотенце Саймона. Джулиус вытер лицо, откинул назад потемневшие от воды, прилипшие к щекам и вискам волосы.

— У меня просто ноги подкашиваются, — сказала Хильда. Опустившись в одно из кресел, она беспомощно поникла головой. Руперт кинулся к ней. Джулиус начал вставать.

— Простите, что я учинил весь этот переполох, — сказал он.

— Это не ты его учинил, — возразил Аксель.

— Все в порядке, все в полном порядке, оставь меня! — крикнула Хильда и расплакалась.

— Ты в самом деле пришел в себя, Джулиус? — спросил Аксель.

— Да-да. Хотелось бы только переодеться. Руперт, можно? Дорогая Хильда…

Но Хильда уже убежала в дом. Из гостиной донеслись приглушенные всхлипы.

Руперт замер в растерянности, потом обернулся к Джулиусу:

— Конечно. Идем… Я дам тебе что-нибудь…

— Думаю, что нам лучше уйти, — сказал Аксель. — Праздничный ужин явно не состоится.

— Если ты так считаешь…

Руперт кинулся было в гостиную, но вернулся. Джулиус растирал полотенцем лицо и шею.

— Оденься же наконец, — приказал Аксель Саймону, и оба двинулись к дому.

— Минутку.

Джулиус, стоя спиной к остальным, поманил к себе Саймона. Тот шагнул к нему с мыслью «Сейчас он меня ударит» и, защищаясь, приподнял сжатую в кулак руку. Но в глазах Джулиуса мелькали веселые огоньки. Застыв в бойцовской позе, Саймон почувствовал на стиснутых холодных пальцах теплое дыхание Джулиуса. Тот что-то шепнул ему. Кажется, это были слова: «Отлично сработано».

15

— Хильда! Хильда! Открой!

Джулиус переодевался. Саймон и Аксель уехали. Щелкнул замок, и Руперт вошел в комнату. Хильда сразу же отступила и села на кровать. Она уже сняла свое зеленое шелковое платье. Мокрое и мятое, оно висело на спинке кресла. Хильда, в белой, отделанной кружевом, комбинации, сутулясь и вздрагивая, смотрела куда-то в угол.

— Хильда, в чем дело? Что случилось?

— Ты сам знаешь, что случилось, — ответила она тускло и нехотя.

Руперт похолодел. Подойдя ближе, сделал движение, словно бы собирался опуститься на колени, но остался стоять и лишь осторожно дотронулся пальцем до обтянутого зеленоватым чулком колена. Она, не глядя, отодвинулась.

— Хильда… я тебя умоляю… что бы ни…

— Оставь. Незачем притворяться. От этого только хуже. Это противно. И, прошу тебя, не подходи так близко.

— Хильда, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, но…

— Пожалуйста, больше не лги. Ох, Руперт, если б хотя бы это была не Морган! Я проявила бы и сдержанность, и понимание… Во всяком случае, я постаралась бы… Но так… Вы даже не понимаете, что вы вдвоем со мной сделали. Вы меня просто убили.

— Между мной и Морган ничего нет, это просто…

— Я знаю все. Молчи. Я не буду стоять у вас на дороге.

— Послушай, Хильда, — начал Руперт. — Произошло недоразумение, и я его объясню. Но сейчас успокойся и помоги мне успокоиться. Мы должны уберечь нашу жизнь и не дать всему рухнуть. Я люблю тебя, мы женаты. Я расскажу тебе всю правду, так, как и должен был рассказать с самого начала. Я страшно виню себя…

— Ты разве не видишь, что все это бесполезно? Нет ничего, что ты мог бы сказать. И объясните ты тоже ничего не можешь. Ты слишком веришь в слова, но слова не могут принести мне облегчение или починить то, что испорчено и разбито.

— Хильда, ничто не испорчено и не разбито! У меня нет никакого романа. Я клянусь тебе…

— Боюсь, что у меня другие сведения. И мне отвратительно слышать твои неуклюжие и неумные отговорки. Разве ты сам не видишь, что наделал?

— Не может быть сведений о несуществующем.

— Зря ты разбрасывал повсюду страстные письма.

— Я не разбрасывал их, я их уничтожал…

— Чудесно! Страстные письма были, но ты их уничтожал. Ты даже и врать не умеешь, Руперт! Я так любила тебя, боготворила, доверяла, восхищалась…