— У него вода в легких.
— Он без сознания.
— Нет, он в сознании, — сказал Джулиус. — Я в полном порядке. Дыхание восстановилось. Только оставьте меня на минуту в покое, оставьте меня в покое.
Лежа с закрытыми глазами, он делал глубокие вдохи и выдохи. Потом медленно повернулся на бок и попытался сесть. Рванул на груди рубашку. Руперт начал расстегивать на ней пуговицы.
— Что это было? Острый приступ помешательства? — тихо, но яростно спросил Аксель Саймона. Тот дрожал, прыгая с ноги на ногу.
— Дайте, пожалуйста, то полотенце, — попросил Руперт. Кто-то принес полотенце Саймона. Джулиус вытер лицо, откинул назад потемневшие от воды, прилипшие к щекам и вискам волосы.
— У меня просто ноги подкашиваются, — сказала Хильда. Опустившись в одно из кресел, она беспомощно поникла головой. Руперт кинулся к ней. Джулиус начал вставать.
— Простите, что я учинил весь этот переполох, — сказал он.
— Это не ты его учинил, — возразил Аксель.
— Все в порядке, все в полном порядке, оставь меня! — крикнула Хильда и расплакалась.
— Ты в самом деле пришел в себя, Джулиус? — спросил Аксель.
— Да-да. Хотелось бы только переодеться. Руперт, можно? Дорогая Хильда…
Но Хильда уже убежала в дом. Из гостиной донеслись приглушенные всхлипы.
Руперт замер в растерянности, потом обернулся к Джулиусу:
— Конечно. Идем… Я дам тебе что-нибудь…
— Думаю, что нам лучше уйти, — сказал Аксель. — Праздничный ужин явно не состоится.
— Если ты так считаешь…
Руперт кинулся было в гостиную, но вернулся. Джулиус растирал полотенцем лицо и шею.
— Оденься же наконец, — приказал Аксель Саймону, и оба двинулись к дому.
— Минутку.
Джулиус, стоя спиной к остальным, поманил к себе Саймона. Тот шагнул к нему с мыслью «Сейчас он меня ударит» и, защищаясь, приподнял сжатую в кулак руку. Но в глазах Джулиуса мелькали веселые огоньки. Застыв в бойцовской позе, Саймон почувствовал на стиснутых холодных пальцах теплое дыхание Джулиуса. Тот что-то шепнул ему. Кажется, это были слова: «Отлично сработано».
15
— Хильда! Хильда! Открой!
Джулиус переодевался. Саймон и Аксель уехали. Щелкнул замок, и Руперт вошел в комнату. Хильда сразу же отступила и села на кровать. Она уже сняла свое зеленое шелковое платье. Мокрое и мятое, оно висело на спинке кресла. Хильда, в белой, отделанной кружевом, комбинации, сутулясь и вздрагивая, смотрела куда-то в угол.
— Хильда, в чем дело? Что случилось?
— Ты сам знаешь, что случилось, — ответила она тускло и нехотя.
Руперт похолодел. Подойдя ближе, сделал движение, словно бы собирался опуститься на колени, но остался стоять и лишь осторожно дотронулся пальцем до обтянутого зеленоватым чулком колена. Она, не глядя, отодвинулась.
— Хильда… я тебя умоляю… что бы ни…
— Оставь. Незачем притворяться. От этого только хуже. Это противно. И, прошу тебя, не подходи так близко.
— Хильда, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, но…
— Пожалуйста, больше не лги. Ох, Руперт, если б хотя бы это была не Морган! Я проявила бы и сдержанность, и понимание… Во всяком случае, я постаралась бы… Но так… Вы даже не понимаете, что вы вдвоем со мной сделали. Вы меня просто убили.
— Между мной и Морган ничего нет, это просто…
— Я знаю все. Молчи. Я не буду стоять у вас на дороге.
— Послушай, Хильда, — начал Руперт. — Произошло недоразумение, и я его объясню. Но сейчас успокойся и помоги мне успокоиться. Мы должны уберечь нашу жизнь и не дать всему рухнуть. Я люблю тебя, мы женаты. Я расскажу тебе всю правду, так, как и должен был рассказать с самого начала. Я страшно виню себя…
— Ты разве не видишь, что все это бесполезно? Нет ничего, что ты мог бы сказать. И объясните ты тоже ничего не можешь. Ты слишком веришь в слова, но слова не могут принести мне облегчение или починить то, что испорчено и разбито.
— Хильда, ничто не испорчено и не разбито! У меня нет никакого романа. Я клянусь тебе…
— Боюсь, что у меня другие сведения. И мне отвратительно слышать твои неуклюжие и неумные отговорки. Разве ты сам не видишь, что наделал?
— Не может быть сведений о несуществующем.
— Зря ты разбрасывал повсюду страстные письма.
— Я не разбрасывал их, я их уничтожал…
— Чудесно! Страстные письма были, но ты их уничтожал. Ты даже и врать не умеешь, Руперт! Я так любила тебя, боготворила, доверяла, восхищалась…