Да, думал Таллис, завтра я скажу ему. Завтра. Да, Господи, завтра, но не сегодня. В кухне было холодно. Он зажег газовую плиту и открыл дверцу духовки. Нашел ручку, перелистал тетрадь. Усилятся ли боли, если Леонард прекратит облучение? Доктора отвечают на этот вопрос уклончиво. Может, и сами просто экспериментируют. На что похожа эта боль, станет ли она позже ужасной, невыносимой? Я должен сказать ему завтра, повторил Таллис. Он должен знать, что с ним происходит. Я должен объяснить это ему и объяснить, глядя прямо в лицо. Господи, его жизнь была такой безрадостной, а теперь она близится к концу. Как я перенесу смерть моего любимого отца, как я пройду сквозь его умирание? Слезы катились из его глаз, щетина на подбородке промокла. Поморгав, он наклонился к столу и начал писать: Только Акт 1860 года, регулирующий условия работы, на угольных шахтах, запретил использование там труда детей моложе двенадцати лет. До этого…
24
Яркое солнце осени было Парижу к лицу. Ляпис-лазурь небес, отражаясь в Сене, превращала ее в голубовато-серебристую эмаль. Зеленые в золотом ободке листья каштанов, словно небрежно брошенные перчатки, устилали мощенные камнем дорожки Тюильрийского сада.
Джулиус шел по железному пешеходному мостику. На середине приостановился, чтобы посмотреть в сторону Нотр-Дам и вызвать в себе удовольствие от легкой ряби смешавшихся и полузабытых воспоминаний о многих и многих прежних, всегда удачных поездок в Париж. Подернутые сладостной дымкой, эти воспоминания превращали сверкающую красоту вокруг в исполненное еще большей яркости внутреннее переживание.
Утро он провел в Лувре. Может быть, живопись и не величайшее из искусств, пронеслось у него в голове, но она доставляет самое чистое и глубокое наслаждение. Во всяком случае, для меня это так. Я люблю музыку, но к этой любви всегда примешиваются, замутняя ее, какие-то ощущения, эмоции. Наслаждение живописью таково, каким и должно быть: оно холодное. Выйдя из Лувра, он зашел купить билет в Оперу на L'Incoranazione di Poppea — вещь, которую он ставил очень высоко, но слушал на сцене только однажды и теперь радостно предвкушал новые впечатления. Говорили, что состав исполнителей очень хорош и особенно отмечали сопрано — певицу из Канады, поклонником которой он всегда был. Запасшись билетом, он прошелся по Rue de Rivoli и, повинуясь странному импульсу, купил себе лиловые рубашки. Обычно одежда Джулиуса бывала строгой, чуть ли не столь же строгой, как у пастора. Неркели дух времени все-таки победил и его? Он поправил воротничок и галстук. На нем был превосходный темно-серый шерстяной костюм в едва заметную полоску, белая рубашка и черный галстук с рисунком из алых розочек. В руках тонкая черная трость с серебряным набалдашником, носить которую он сам считал претенциозным и все же неизменно брал всегда, когда чувствовал себя абсолютно раскованно.
Остановился он в «Крийоне», но, разумеется, и не думал там столоваться. Тянуло на поиски маленьких ресторанчиков и тесных баров, где мелкие буржуа сосредоточенно и молча поглощают блюда, лучше которых не найдешь нигде в мире. Он пошел дальше по мосту и, вдыхая идущий от воды теплый и свежий запах, подумал, что шаг его легок, словно он не идет, а летит по воздуху. Избавившись от любых сковывающих уз, он чувствовал себя теперь неизмеримо лучше. Любое тесное общение вредило его нервам. У него были знакомые на биофаке в Сорбонне, но ему даже в голову не пришло позвонить кому-то из них. Было приятно одному гулять по Парижу, выступать в качестве постороннего, может быть даже туриста. Дойдя до Quai, он остановился, ожидая возможности перейти через улицу и наблюдая за проносящимися машинами. Конечно, движение стало чудовищным. И все-таки был ли он прав, говоря, что не смог бы поселиться в Париже? Стоит, пожалуй, попробовать посмотреть несколько квартир. Это тоже поможет приятно провести время.
Пройдя под аркой Института, он пошел вверх по улице Мазарини. Чтобы достойно увенчать первую половину дня, пора было уже спокойно выпить аперитив, а потом с удовольствием предаться полноценному обеду. Выяснилось, что, оставаясь один, он избавляется и от проблем с пищеварением. Повернув вправо и пройдя по хорошо знакомым улочкам, он оказался на углу Rue Jacob. Кто-то хвалил расположенный здесь ресторан. Ах да, это был Руперт. Но как же ресторан назывался? Кажется,