Как сделать, чтобы сын почувствовал всю нежность, переполняющую его сейчас так, что грудь разрывается, прямо как от физической боли? Любовь… Любовь — ключ ко всему. Может быть, написать Питеру? Но дано ли письму повернуть этот ключ, и не застынет ли перо в руке? «Дорогой Питер, мне хочется, чтобы ты знал…» Любовь — необходимый ключ. Но Руперт понимал, что воспитание и общество, заставлявшее его держать спину и неуклонно, последовательно продвигаться по пути успеха, отучили его от ясного и понятного языка любви. Там, где нужны были жесты, эмоции и порывистость, позволяющие смести все барьеры, он застывал, словно скованный холодом. Где-то должна быть тропа, сказал он себе, должна быть тропа, которая приведет к любви. Но тропа, по которой он мог бы пройти, была где-то в горах: крутая, обрывистая, бесконечно петляющая.
12
— Миссис Броун? — удивился Джулиус.
Он открыл дверь чуть пошире, и Морган переступила через порог.
— Прости, что пришла без предупреждения. Так, понадеялась, что застану. Вот, значит, где ты живешь!
Она начала осматриваться. Квартира была невелика, но прекрасно отделана. Небольшая спальня и примыкающая к ней ванная, просторная гостиная, хорошо оборудованная кухня с большим холодильником. Пол гостиной покрыт очень толстым желтым с коричневым индийским ковром. Низкие книжные полки идут вдоль стены по обе стороны электрического камина. На них две фигуры коней, китайские, зеленовато-желтые, похоже, подлинники эпохи Тан. Диван и кресла обиты чудесным светло-коричневым бархатом, на них разбросаны подушки с вышитым мелкими стежками узором из роз. Рыжеватого тона современные абстрактные полотна украшают стены. На стеклянном столе зеленая мраморная шкатулка для сигарет и аккуратная стопка научных журналов. Солнце просвечивает сквозь белую вуаль нейлоновых занавесок, обрамленных раздвинутыми и закрепленными с боков портьерами из тяжелой, темного цвета ткани. Двойное стекло приглушает звуки машин, доносящиеся с Брук-стрит.
— М-м-м, роскошно, — сказала Морган и, обернувшись, внимательно посмотрела на Джулиуса.
Он не улыбался. Не хмурился. Смотрел чуть рассеянно и устало.
— Что вам угодно, миссис Броун? — спросил он, бросив взгляд на ручные часы.
— Видеть тебя. Это странно?
— У меня нет желания размышлять по поводу вашего неожиданного прихода. К сожалению, я сейчас должен буду уйти.
— Можно побыть до твоего ухода? Ты не предложишь мне выпить?
— Нет, — сказал он после легкой заминки.
— Вы не особенно вежливы, профессор Кинг. Что ж, мне придется прибегнуть к самообслуживанию.
Пройдя в кухню, Морган обследовала шкафы, потом холодильник. В нем нашлось несколько бутылок датского пива. Поискав и не обнаружив ничего более крепкого, она взяла с полки открывашку, откупорила бутылку и наполнила стакан. Пригубила. Неприятное и очень холодное, а она и вообще терпеть не могла пива. Морган вернулась в гостиную, где не последовавший за ней в кухню Джулиус сидел на диване и читал «Таймс».
— Налить тебе пива, Джулиус?
— Нет, спасибо.
— А виски у тебя не найдется?
— Нет.
— Прежде у тебя всегда было спиртное. Молча взглянув на нее, он отложил газету:
— Думаю, ты пришла с какой-то целью. Вероятно, хотела мне что-то сказать. Я слушаю.
Она стояла напротив, держала в руках стакан. Взгляд скользнул по длинной линии его рта, перешел на лилово-карие глаза, странновато-светлые волосы.
— Господи, Джулиус, как ты красив! Он поднялся и отошел к окну:
— Ты пришла, чтобы сообщить мне это?
— Да. А какие возражения? Почему бы мне это и не сказать?
Джулиус отвернулся:
— Если б вы понимали, дорогая миссис Броун, до чего мне неприятен избранный вами жеманно-кокетливый тон, то, несомненно, выбрали бы иной стиль поведения.
— Жеманство не имеет ко мне отношения, — сказала Морган и поставила стакан на стол.
— У меня мало времени. Так что скажите наконец то, что хотели.
— Джулиус, я люблю тебя.
Он вздохнул и опять посмотрел на часы:
— Это все?