— Ну, похоже, что все перевезено. Спасибо, — сказала Морган.
Они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны от груды ящиков.
— У тебя очень милая квартира.
— Совсем дешевая, — отпарировала она.
— Я хотел сказать: ты все очень мило устроила.
— Эта тачка не дает мне пройти.
— Виноват.
— Если ты скажешь «виноват» еще раз, меня вытошнит. Таллису представлялось вполне естественным привезти вещи на ручной тележке. Он часто пользовался этим средством транспорта. Нередко перевозил так чью-нибудь мебель. Но в глазах Морган это, конечно, выглядело иначе, и ему следовало подумать об этом. Неужели он в самом деле хотел смутить ее, вызвать сочувствие или стыд?
— И чем же ты занимался, Таллис, после нашей последней встречи?
— Ничем особенным. Все как обычно. То одно, то другое.
— Как и в старые времена. Ну расскажи, например, что ты будешь делать сегодня?
— Пойду на собрание студентов-волонтеров, они собираются красить дома. Потом есть один человек, которого только что выпустили из тюрьмы. Потом заседание Объединенного церковного комитета, там вопрос проституции. Потом у меня занятия. Потом меня попросили выступить на встрече с абитуриентами в школу для подготовки к работе в полиции, потом я должен написать…
— Хорошо-хорошо, достаточно. Не понимаю, как ты все это выдерживаешь. Ведь это смертельная скука. А пользы приносит минимум Ты взваливаешь на себя слишком много, а в результате не справляешься ни с чем. Разве не так?
— Так.
— Я вижу, ты нарядился. Это ради меня или ради Объединенного церковного комитета?
— Ради тебя. — Таллис был в чистой рубашке и, в порядке исключения, в галстуке.
— Ты выглядишь так, словно даже побрился. Но руки все-таки грязные.
— Вино… Я выгребал все эти вещи из твоей комнаты. Там было ужасно пыльно. Я собирался их вымыть.
— Из моей комнаты?
— Из той, где были твои вещи. С завтрашнего дня я сдал ее. — Господи, он же забыл. Надо будет еще найти время заглянуть на барахолку и купить что-нибудь из подержанной мебели. Комната ведь сдана как меблированная.
— Гляди-ка, оказывается, ты не терял времени.
— Мне нужны деньги, — сказал Таллис.
— Опять подкапываешься под меня?
— Нет, — раздраженно ответил он. — Я просто очень устал. Если не возражаешь, я вымою руки.
Пройдя в ванную, он закрыл за собой дверь и прижал ладони к глазам. Эта нервная агрессивная перебранка хуже любого холодного молчания. Почему он не проявил спокойствия, мягкости, красноречия, воли и всех других замечательных качеств, которых решил держаться? А теперь еще удручающе неуместно зажглось физическое желание, и его настойчивость может просто свести с ума. Телесная тяга к Морган, и та сделалась ненормальной, замешанной на сумбур и горячку мыслей. Если б ему удалось вернуть простоту и нежность былых дней! Он постарался серьезно рассмотреть себя в зеркале, но глянувшее на него отражение было безумным и нелепым. Он принялся рьяно плескать в лицо холодной водой. Вспомнил, что надо вымыть руки. Вытираясь, оставил на полотенце грязные пятна. Вернулся в гостиную.
Квартирка была простой, но приятной, с викторианскими креслицами, веселыми пестрыми подушками и сходного рисунка, хотя и другого цвета занавесками, чистым, простого плетения ковром на полу, маленьким столиком с откидным верхом и элегантным, обитым прямоугольником потертой красной кожи письменным столом у окна. Стопка писем Морган была аккуратно придавлена каменным зеленым с зернистыми вкраплениями пресс-папье. На белом книжном шкафу — ваза с фрезиями.