— Нет, заметил.
— Я отдам тебе сейчас часть из них. Ты возьмешь? Собственно, почему нет, это ведь твои деньги.
Она принялась рыться в сумочке, достала чековую книжку, поколебавшись, выписала чек на сто фунтов и размашисто подписалась.
— Вот сотня фунтов, остальное я верну позже, — сказала она, выкладывая чек на стол.
— Спасибо. — Таллис взял чек и, не сложив, сунул его в карман брюк.
Он смотрел ей в глаза, и было уже не укрыться от этого взгляда. В нем не было обвинения, и все-таки вынести его было трудно. От Таллиса исходит радиация, подумала она. Если не спрятаться, она прожжет насквозь. Звуки глухих ударов вдруг дошли до сознания Морган. Может быть, это лишь несмолкаемый шум городского транспорта, может быть, кровь, пульсирующая в ушах, а может быть…
— Тетя Морган! — выкрикнул Питер, распахнув кухонную дверь.
— Питер! Питер! — с непередаваемым облегчением воскликнула Морган.
В облегающих черных брюках и чистой с открытым воротом белой рубашке Питер смотрелся юным капитаном.
— Как здорово, что ты вернулась, ты вернулась! — Он подскочил к ней и с криком и смехом схватил в охапку.
— Питер, ну ты и вырос, а какой стал красивый, какой высоченный! Господи, как же я рада тебя видеть.
— Вах, тетя Морган, ты выглядишь потрясающе. Ой, извините, что я так ворвался.
Питер был на голову выше Таллиса, и один этот рост доставил Морган щекочущее удовольствие, оттенившее невыразимое облегчение, принесенное завершением тет-а-тета с мужем. Упитанное лицо Питера цвело румянцем и сияло, густые светлые пряди длинных волос сияли в лучах проникавшего в кухню солнца, и весь он светился юностью и здоровьем и приносил извинения, по-прежнему заливаясь радостным смехом.
— Все в порядке, я уже уходила, — сказала Морган, берясь за бумажный мешок. — Ты меня не проводишь, Питер? Мне так интересно обо всем расспросить тебя.
Все еще продолжая смеяться и восклицать, Питер раскрыл перед ней дверь и со словами «Дай-ка мне это» отобрал у нее набитый мешок.
— Всех благ, — сказала Морган. Она хотела сказать «До свидания», но поперхнулась и не смогла, а только выдавила из себя подобие улыбки.
Не отвечая, Таллис молча кивнул. Лицо стало жестче и отстраненнее. Светло-коричневые глаза смотрели туда, где она стояла, но видели ее как в дымке.
Неуверенно подняв руку в прощальном привете, Морган поспешно устремилась за Питером. Выйдя из дома, она с облегчением и почти с радостью вдохнула затхлый, горячий от солнца воздух замызганной улочки, окинула взглядом сначала дома, потом синий купол над головой. Я повидалась с ним, я это сделала, все прошло, все позади, стучало в голове. Скоро я возьму в руки стаканчик виски, сяду и расскажу обо всем Хильде. О господи, какое облегчение! Что бы ей ни сулило будущее, что бы она ни задумала позже, когда опять сможет строить планы, первый шок был уже позади, а значит, все теперь будет и лучше, и проще. Внезапное чувство свободы вдруг придало ей парящую невесомость танцующей тени. Повернувшись, она заглянула в искрящиеся от смеха глаза Питера, и они весело заговорили, перескакивая с предмета на предмет.
11
— Какой, право, Саймон еще ребенок! — воскликнул Руперт.
С рюмками в руках они с Акселем стояли возле окна в кабинете Руперта и наблюдали за сценкой в залитом солнцем саду. Аксель, мрачновато следивший глазами за своим молодым возлюбленным, начавшим подниматься по лесенке из бассейна, ничего не ответил. Хильда, облаченная в цельный розовый купальник, лежала, расстелив на плитах голубую подстилку, тут же рядом и натирала свои блестящие бронзовые ноги лосьоном для загара. Саймон взглянул наверх и помахал рукой. Руперт ответил тем же движением. Аксель едва заметно приподнял рюмку.
— О боги, — сказал Руперт, — глянь-ка, кто это. Из стеклянных дверей вышли Морган и Питер. Торопясь им навстречу, Хильда опрокинула флакон, и лосьон пролился на подстилку. Саймон радостно вскрикнул и распахнул объятия. Аксель поспешно отошел от окна.
— Давай-ка, Аксель, спустимся к ним, — сказал Руперт.
— Я вдруг подумала, а почему бы и не прихватить его с собой, — говорила Морган.
— Морган, как я бесконечно рад тебя видеть. Я так скучал! Питер, привет! — кричал Саймон.
— Добрый вечер, Питер. Я очень рад, что ты здесь, — сказал Руперт.
— Откуда вы? — спросила Хильда.
— От Таллиса, — небрежно ответила Морган. — Кто-нибудь, ради бога, налейте мне выпить.
— Сию минуту! — воскликнул Саймон. — Я сейчас принесу стаканы. Как это удачно, что мы как раз здесь.
— Ты виделась с Таллисом? Превосходно, — одобрительно улыбаясь Морган, заметил Руперт, но в этот момент та смотрела в другую сторону.
— Дорогой мой… — сказала Хильда, целуя Питера, который, сразу же помрачнев, отодвинулся, но, оказавшись на расстоянии шага, погладил ее по руке.
— Налить всем, налить всем!
— Спасибо, Саймон. Но прежде чем обниматься, пожалуйста, вытрись. Эй, а стакан-то отдай!
— Прости, милая Морган.
— Питер, можно тебя на два слова?
— Конечно, отец.
— Тогда давай сядем вон там, в сторонке.
— Морган, что было у Таллиса?
— Ничего, Хильда. Я просто забрала свои тетради.
— Но ты его видела?
— Да. Что это за оранжевое пятно на подстилке?
— Лосьон для загара.
— А я уж подумала, что кого-то стошнило. Может быть, лучше отчистить его?
— Потом, позже. Значит, ты говоришь: ничего не было?
— Конечно, ничего. А что же могло быть? Каким высоким юношей-красавцем стал твой сын.
— Морган, мне хочется сплести тебе венок из роз. Хильда, можно, я нарву роз и сплету Морган венок?
— Конечно, Саймон. Но сорвать розы ты не сможешь. Тебе понадобится секатор. Он лежит в ящике кухонного стола.
— Помню-помню. Ой, Аксель, прости меня, ради бога. Я не принес тебе ничего выпить.
— Ну, Морган, сядь же, умоляю. Руперт и Питер разговаривают о своем. Что все-таки ты сказала Таллису?
— Ничего.
— Прекрати. Что ты сказала ему о возможности возвращения?
— Я сказала ему, что пришла за тетрадями, взяла тетради и ушла.
— Он был расстроен?
— Не особенно. А впрочем, я не всматривалась.
— Морган, какие розы ты предпочтешь для венка: белые, розовые или смесь?
— Смесь, Саймон.
— Розовые прекрасно смотрятся рядом с белыми. Это ты посадила их, Хильда?
— Нет, они уже были, когда мы сюда въехали.
— А что, эти белые розы и в самом деле называются «беленькие малышки»?
— Да, в самом деле.
— Чудное название! А я считал, что это ты придумала.
— Название замечательное.
— А ты. расстроилась?
— Нет, не особенно.
— Не верю. Как тебе показался Таллис?
— Он уменьшился.
— Перед тем как приняться за твой венок, милая, я хочу заново наполнить твой бокал.
— Спасибо, Саймон.
— Видишь ли, Питер, я устал посылать твоему наставнику уклончивые письма.
— В Кембридже их называют руководителями.
— Неважно, руководителю. Ты заявляешь о презрении к университету и все-таки считаешь нужным поправлять меня.
— Я не просил тебя переписываться с моим руководителем. Я поставил на Кембридже точку.
— Но почему? Я до сих пор не понимаю.
— Все эти ценности — фальшь.
— Тебе необходимо ознакомиться с азами философии. Что значит «эти ценности» и что значит «фальшь»?
— Эти ценности — те, о которых ты пишешь толстую книгу.
— Подожди, давай выражаться точнее и тщательнее выбирать термины. Договорились? Предпосылки бывают истинными и ложными. Ценности — реальными или кажущимися. Образование обладает безусловной ценностью. Шлифовка ума…
— Все это ерунда. Просто какой-то сговор. Читают кучу старых авторов, хотя не понимают их, да и не любят, знакомятся с массой фактов, хотя и не понимают, что они значат и какова их связь с современностью и реальным миром, а потом называют это шлифовкой ума.
— Но смысл образования как раз и заключается в установлении связей прошлого с настоящим.
— Значит в Кембридже никто не занимается образованием.