- А вина?
- Только сожаление. После того, как картина завершена. После кражи никогда.
- И о чем же вы сожалеете?
- Мне всегда кажется, что я мог бы нарисовать ее лучше. Хотя я и не знаю, что мне следовало для этого сделать. После кражи я не испытываю ничего похожего.
- И никаких угрызений совести?
- Я не представляю, что это такое, - ответил Прокейн. - Угрызения совести подразумевают чувство вины, а я не знаком с этим чувством.
- А вас не интересовало, почему? Почти каждый из нас чувствует себя виноватым в том или другом.
- Я думал об этом и пришел к вполне определенному выводу. Дело в том, что я доволен тем, кто я есть, - превосходный вор и терпимый художник. Я не стремлюсь быть кем-то другим. Мне кажется, что чувство вины свойственно людям, которые ставят перед собой недостижимые цели. Они не могут стать кем-то еще, но думают, что это им по силам, и в результате возникает комплекс вины перед самим собой.
- Что вы ощущаете при краже? - спросил я. - Какие у вас возникают эмоции и возникают ли они?
- Вам это нужно для репортажа, мистер Сент-Айвес? - Прокейну явно нравилось, что разговор в основном шел о нем. А это немаловажно.
- Возможно.
- Мое внимание целиком приковано к операции. Все остальное как бы отсечено. Мне кажется, что я держу все нити и в каждый момент знаю, за какую надо дернуть. Иногда мне хочется по памяти нарисовать картину ограбления. Там было бы на что посмотреть, особенно на лицо, как вы говорите, жертвы.
- Например, вашингтонского сенатора, Брови Прокейна удивленно поползли вверх.
- О, разве они знают об этом?
- Во всяком случае, догадываются.
- Это был совершенно продажный человек. Он уже умер. Но, прикованный к батарее, он поневоле вызывал жалость.
- Я успел прочесть только несколько страниц, - заметил я, - но от ваших журналов невозможно оторваться.
- Вы думаете, они могут заинтересовать широкого читателя?
- Несомненно. Прокейн оживился.
- Пожалуй, их стоит опубликовать. К сожалению, это возможно лишь после моей смерти.
- Не раньше, - согласился я.
- Вы действительно думаете, что их опубликуют?
- Майрон Грин знаком с некоторыми издателями. Он все устроит.
- Если их опубликуют, - Прокейн скромно потупил глаза, - то книгу могут экранизировать?
- Конечно, - я с трудом удержался от улыбки. Он помолчал.
- Главную роль мог бы сыграть Стив Макквин, или Брандо...
Открывшаяся дверь прервала рассуждения Прокейна. В кабинет вошли Джанет Вистлер и Майлс Уайдстейн. К моему разочарованию, Уайдстейн совершенно безответственно отнесся к такому важному событию, как кража миллиона долларов, надев твидовое пальто спортивного покроя, серый шерстяной костюм и рубашку с открытым воротом. Правда, его башмаки белели каучуковыми подошвами. В руке он держал черный плоский "дипломат". Поздоровавшись с нами, Уадстейн поставил его на пол.
Джанет Вистлер пришла в темном брючном костюме и невыразительных черных туфлях. По внешнему виду они напоминали молодую пару, направляющуюся в ближайший магазин за продуктами.
Они сели, и Джанет ответила отказом на предложение Прокейна что-нибудь выпить. Уадстейну он ничего не предлагал.
- Я звонил вам вчера ночью, чтобы рассказать о встрече с детективами, сказал Прокейн. - Я пришел к выводу, что их интерес к моей особе не должен помешать нам в выполнении наших планов.
- Это дело начинает обрастать трупами, - заметил Уайдстейн.
- Прошлой ночью мы уже обсудили этот аспект. - ответил Прокейн.
Я упомянул об этом только потому, что у Сент-Айвеса могли возникнуть какие-нибудь идеи.
- Только одна, - ответил я, - Те, кто убил Бойкинса и Пескоу, могли зарезать и Франна.
- Да, это логичное предположение, - кивнул Прокейн. - Они же намереваются украсть миллион долларов и возложить вину на нас.
- Я не понимаю, как вы собираетесь удержать их от контактов с торговцами наркотиками, даже если вам и удастся опередить их в краже миллиона.
Они переглянулись.
- Я думаю, мистер Сент-Айвес, - сказал Прокейн, - что о каждой последующей стадии нашего плана вы будете узнавать в самый последний момент. Я уверен, вы понимаете, почему. Но, позвольте вас уверить, что нами приняты все меры предосторожности, - он повернулся к Джанет. - Вы звонили в аэропорт?
- Да. Самолеты вылетают точно по расписанию. Прокейн взглянул на часы.
- Лимузин у дома?
- Мы в нем приехали, - ответил Уайдстейн.
- Думаю, нам пора. Прошу вас, Майлс.
Уайдстейн поднял черный "дипломат" и открыл его. На черном бархате, каждый в отдельной выемке, лежали четыре пистолета, длина ствола каждого из которых не превышала и шести дюймов.
Право первого выбора получила Джанет Вистлер. Она взяла пистолет, убедилась, что он заряжен, и бросила его в сумочку.
- Это семизарядные "вальтеры", мистер Сент-Айвес, - пояснил Прокейн. Модель тридцать первого года, хотя эти пистолеты изготовлены совсем недавно, он сунул пистолет во внутренний карман пиджака. Вероятно, Прокейн шил костюм у опытного портного, потому что на пиджаке не появилось никаких выпуклостей.
Уайдстейн повернулся ко мне.
- Сент-Айвес, - он протянул "дипломат".
- Благодарю, - ответил я, - Я этим не пользуюсь.
Глава 18
Черный "кадиллак", двойник нью-йоркского собрата, встретил нас в Национальном аэропорту Вашингтона. Над Потомаком плыли низкие облака, предвещая мокрый снег. В Вашингтоне мне вечно не везло с погодой. Я попадал сюда или в пронизывающий холод, или в нестерпимый зной.
Прокейн посмотрел на облака и повернулся к Джанет.
- К пяти вечера должно проясниться, - сказала она.
Я спросил у Прокейна, почему он интересуется осадками.
- Если пойдет снег, все отменяется, - ответил тот.
- Снега не будет, - вмешался в наш разговор словоохотливый водитель, - Мой нос чувствует снег за три дня. Снега не будет.
Мы ехали на восток по авеню Независимости. Справа, в леске, показалось какое-то здание, отдаленно напоминающее греческий храм.
- Что это? - спросил Прокейн у водителя.
- Мемориал погибшим во Второй мировой войне. Их имена выбиты в камне. Всех убитых американцев.
- Красивое здание, - кивнул Прокейн.
- А это мемориальный комплекс Линкольна, - продолжал водитель. - Очень знаменитый.