Ему казалось: сегодняшний день переполнился, пошел расплескивать - побежало из переполненного дня, как из казана в огонь, задымило мокрыми угольками.
Он не видел: Шолпан натянула плюшевое пальтишко, накрылась большим платком. Дверь в холодную ночь приотворилась чуть-чуть - и не пройти человеку. Может, не Шолпан выскользнула из старой садвакасовской землянки, а дух прежней здешней хозяйки: ее платья лежат в кованом сундуке, ее камзол, пряжки, браслеты… Все впору Шолпан, и она не ушла - она здесь?
Салман осторожно приподнял край матраца, в уши ворвался грохот. Грузовик ехал по городской улице. Тут не соскочишь - людей табун.
С грузовика он изловчился смыться в тихом месте. Шофер зашел в дом, а позади, в проулке, никого. Салман успел выползти из-под матрацев, перевалился через борт - мотор взревел, за грузовиком захлопнулись глухие ворота.
Салман пошел на шум большой улицы. Впервые увидел не в кино трамваи, троллейбусы, но не жадничал глазами: еще насмотрится разных городов, а теперь нельзя терять времени.
Выбрал старуху на вид подобрее:
- Бабушка, помогите больницу найти.
- Тебе какую? Детскую?
- Ну! - Салман мотнул головой. Не ошибся он в старухе. Сам не догадался бы про детскую спросить.
- Три квартала пройдешь, повернешь налево…
Больничная проходная для Салмана не загадка. Она для того поставлена, чтобы не впускать и не выпускать. Но кто умеет - пройдет. Или сторожа перехитрит, или «подмажет», чтобы ворота не скрипели.
У проходной толклись женщины с узелками, банками, бутылочками. Неумехи. Салман мимо них шустро сунулся в дверь - будто он свой, здешний. Уже во двор проскочил, но вдруг цапнули за ворот:
- Ты куда? Сегодня день неприемный, - и вытолкали на улицу.
- Кто у тебя в больнице? - Женщины с узелками сочувственно обступили Салмана.
Он потер глаза кулаком:
- Брат…
- В каком отделении лежит?
- А я откуда знаю!
- Желтухой болеет или дизентерией?
- Ничем не болеет. Здоровый.
- Так если здоровый, чего же ты… - завела одна из теток, но другая ласково к себе потянула:
- Ты, может, устал, проголодался? Я дочке передачу несла - не берут. Ты поешь… - расстелила на лавочке салфетку белей снега.
Вспомнился в приемнике разговор насчет людской жалости: «Главное, чтобы сразу тебя пожалели. Скажи: папка нас бросил, мамка замуж вышла, я к бабушке еду. Тебя и кормить будут и от контролера спрячут». Не врали пацаны в приемнике: кормят Салмана, пожалели. Но отчего-то еда в горло не идет. Тетка чужая, а жалко. Дочке передачу несла - не взяли.
Накормленный в приемнике досыта, он теперь наелся взапас, высосал молока всю бутылку. В приемнике Салман и куревом разжился и поднабрался кое-чего полезного. Там разные ребята околачивались и даже девчонки - из дому беглые. На окнах решетки, у ворот - милиционер. Воспитатель нудил: «Когда вспомнишь, как тебя зовут, откуда прибыл, - приди и скажи». После снова заглянул, напомнил: «Ну как? Думаешь?» Салман сказал правду: «Думаю». Он очень сильно думал: как из приемника убежать?
Один пацан постарше Салмана года на три: «В седьмом классе учусь. Надо бы в восьмом, да на второй год оставался. И все из-за того, что к отцу бегаю», - спросил Салмана:
- Ты тайны хранить умеешь?
- Умею.
- Отец у меня морской адмирал во Владивостоке. Я к нему бегаю.
Салман не поверил; зачем много раз бегать, надо один раз. Пацан улыбнулся печально:
- Это кажется - просто. Ты сам попробуй - узнаешь.
Салман свою тайну про отца-вора не сказал, только про Витю: что в вагоне случилось.
- Хана твоему корешу. В прошлом году на Алма-Ате Первой распечатали вагон, а там покойники. Пацаны местные. И уехать никуда не уехали. На одну ночь закрылись от милиции - и кранты…
У Салмана чуть не отнялись руки-ноги, но он свой подлый страх усмирил: «Я-то живой. Отчего же Витьке кранты? Ну, слабже он меня. В котельной не ночевал, в мазарах змеиных не жил. Непривычный к плохому. Понятное дело - сомлел. Но ведь теплый был. Я-то живой, не сдох…»
Ночью снилось ему: синяя птица взлетела со шкафа в биологическом кабинете, сбросила с лап полированную подставку - так, нога об ногу, скидывают сапоги - и забила крыльями в окошко. Стукается о стекло - не может вырваться на волю. Надо бы окошко открыть, а Салман не может с места стронуться: ноги к полу прикручены - как лапы птичьи к дощечке. Рвется Салман птицу выпустить, а ни с места. Кто-то догадался, широко распахнул окно. Но не видит Салман против света, кто окно распахнул, кто птицу выпустил. Свет все резче - глаза болят. Он ладонями закрылся и понял: в комнате посреди ночи зажгли электричество. Воспитатель по кроватям пересчитал: все на месте? - погасил свет. Салман подумал успокоенно: синяя птица зато на воле. И с тем уснул.
Утром ели за длинным столом котлеты с кашей. Салман шепнул сыну адмирала:
- Давай вместе убегать.
- Отсюда не убежишь. Милиционер у ворот. И нельзя мне сейчас во Владивосток ехать. Отцовская эскадра вчера ушла в плавание. Придет через полгода. У меня самые точные сведения. А откуда - объяснить не могу. Военная тайна.
- Полгода… - Салман от души посочувствовал. - Чего же ты полгода делать будешь?
- Подожду. Мать за мной приедет. Ей телеграмму дали. Поживу дома. А через полгода сбегу непременно, доберусь до Владивостока, и отец меня возьмет юнгой на боевой корабль.
- Лучше сразу во Владивосток, - сказал Салман. - Чего тянуть! Там подождем.
- Мать жалко… - Сын адмирала отвернулся, завозил носом. - Плачет, когда убегаю…
Милиционер открыл ворота грузовику. Воспитатель вышел на крыльцо:
- Не надоело вам, голуби, лодырничать? Все дети учатся, а вы от школы бегаете. Идите потрудитесь немного. Ваши же матрасы на дезинфекцию пора свозить.
И вот тут-то Салман все шустро сообразил, но виду не подал, даже с лавочки не стронулся.
- Адмирал, иди матрасы таскать! - орали из кладовки. - Адмирал, поднимай паруса, плыви сюда! - Беглый народ волок матрасы, кидал в кузов, плясал на мягком.
- Тебе, Иван Непомнящий, особое приглашение требуется? - ехидно спросил воспитатель.
Салман встал с лавочки будто нехотя, но все жилки в нем натянулись: помоги, птица, не упустить случай! Сын адмирала Салмана в кузове матрасом прихлопнул - никто и не заметил. Верный парень. Только откуда он знает, ушла или не ушла из военного порта отцовская эскадра? Чего лишнего сообразить на этот счет Салман не хотел. Мог, но не хотел. Ему сначала до Владивостока доехать, а там он решит, что к чему. Владивосток не Чупчи: жить можно. Но сначала Витьку найти, Витьку домой вернуть. Ему-то ни к чему в юнги.
- Что же с братом твоим случилось? - спрашивает тетка, сворачивая салфетку.
Салман уже прикинул: ближе к правде надо.
- Отравился нечаянно. Надышался. В сарае мешки с порошком лежали. Яд какой-то.
- Так чего же ты сюда пришел? - заохала тетка. - С отравлением не в детскую возят. Ты на Пастера иди. Погоди, я тебя в троллейбус посажу, а то заедешь не туда.
…Табличка на заборе: «Улица Пастера». Проходная. Тетки с узелками. Салман остерегся лезть в проходную - к теткам пристроился разузнать. Они его надежд не обманули. У них как раз беседа шла - ах! ах! - про мальчика из седьмой палаты. Там у одной из теток сын лежит: рыбой отравился. Так вот в ту самую седьмую палату, где теткин сын после промывания желудка вполне поправляется, вчера привезли со станции мальчика беспамятного. Лежит, в себя не приходит, а кто такой и откуда - неизвестно.
Тетки пригорюнились понимающе:
- Медицина бессильна… Помрет мальчик. И мать, бедняжка, знать не знает.
- Ну! Раскаркались! - прикрикнул на теток Салман.
Там Витька - в седьмой палате!
Скрип, скрип - открылась больничная проходная. Почудилось Салману или на самом деле похож на отца здешний больничный сторож. Барыга, сразу видно.
- Вы бы, девушки, шли по домам. Нечего тут дожидаться.
Салману ворота подмазать нечем. Его дело - собачонкой скулить:
- Дяденька! Мне в седьмую палату. Мальчик там отравленный. Вчера со станции привезли…