- Беда... беда... - слова падали, как капли дождя в море, растворяясь в толще воды и оставляя после себя звенящую пустоту.
- Какая беда, где?
Незнакомка лишь жадно глотала воздух, будто выброшенная на берег рыба.
Вьюн тряхнул девушку, пытаясь привести ее в чувство. Та вскрикнула, и он с ужасом увидел, как волосы незнакомки осьминожьими щупальцами принялись оплетаться вокруг его запястий.
Он отступил, щупальца безвольно повисли и снова стали светлыми прядями.
Показалось? Или это Дно играет с ним злую шутку? Святая трехвостка, почему он сразу не ушел! Вьюн досадливо поморщился.
- Быстрее, идем! - незнакомка оживилась, потянула за собой.
- Погоди, звать тебя как?
Девушка не ответила, пожала плечами, будто и ей было невдомек, как могла забыть свое имя.
Пятно ожога на плече расползлось и напомнило очертание острова. Похожий он видел на старинной карте, обнаруженной под соломенной подстилкой матери. Дело было прошлой луной, Вьюн всю ночь корпел - дорисовывал на обрывке кожи сундуки с сокровищами. Наутро, чуть не поплатившись головой, выменял карту несуществующих кладов у флибустьеров на виуэлу. Как сумел удрать из тесного трюма пиратской шебеки - сам толком не понял.
Вьюн смерил незнакомку взглядом: полоумная, что с нее взять. Но не оставлять же одну посреди пустоши. Доведет до ближайшей деревни, сбросит камень с души, заодно и дорогу в Либон выведает. Если она вообще существует...
Он поддержал девушку - та была слишком слаба, все норовила запутаться в зарослях чертополоха и ненароком упасть - и повел наугад сквозь высохшие поля.
Чет-нечет. И пусть ему повезет!
***
Сколько Оан ни пытался раздвинуть стенки ракушки, у него ничего не получилось. От усталости он заснул и видел сны о прекрасном мире, а когда проснулся и пошарил рукой возле себя, нашел огненную ящерицу-трехвостку гвэрэ.
Гвэрэ вырвалась из рук Оана и принялась оббегать внутреннюю стенку раковины моллюска. От этого ракушка стала расти - и верхний свод раковины превратился в небо.
Оан дунул на небо, и там зажглись звезды.
Хоть гвэрэ и помогла Оану, она потеряла два своих хвоста и замертво упала к ногам человека. Но он оживил ящерицу и поместил на восток, превратив в солнце.
***
Солнце подожгло травы на горизонте и провалилось в карман степи.
В синем сумеречном воздухе вспыхивали блестящие белые всполохи, будто сквозь гигантские надрезы проступал перламутровый небесный свод. Вьюн вдруг подумал: может, и правда, они живут в огромной ракушке, и ничего в этом мире нет, кроме вездесущих ящериц и хрупких стенок раковины.
Шли весь день без привала. Девушка быстро выбилась из сил, но упрямо тянула его в каком-то одной ей известном направлении. Остановились лишь раз - освежиться вином из графских подвалов.
Вьюн так и не смог допроситься, как незнакомку звать, и, устав от бесплодных попыток, вызвался сам придумать имя. Примерил, как платье, несколько, остался недоволен. И в конце концов решил: Адинья. Девушка не возражала, казалось, ей это безразлично...
Перед тем, как ночь обрушилась на них кромешней теменью, Вьюн успел различить очертания деревеньки. Не больше семи глинобитных хижин, камышовый настил вместо крыши, неровный частокол забора.
Горячий ветер сменился пронизывающим, чуть не ледяным, вестником дурных времен.
Вьюн хмыкнул. Если их не пустят на порог, ночка предстоит беспокойная. Глянул на согнувшуюся под ветром дрожащую девушку. Помрачнел. Только Великая ракушка знает, дотянет ли Адинья до рассвета. Больно мудреная хворь у девчонки. И укрыться негде.
Он ускорил шаг, перемахнул через невысокий забор, принялся тарабанить в хлипкую дверь стоящей на отшибе хижины.
Послышался пронзительный детский плач, оборвался. Повисла тяжелая тишина.
- Кто там? - откликнулся встревоженный женский голос.
- Добрая дона, впустите на ночь!
Внутри долго возились, и наконец дверь со скрипом открылась. На пороге стояла хозяйка - одной рукой прижимала к груди младенца, в другой держала едва тлеющий огарок свечи. Сгорбленная, с изможденным лицом, скорбно опущенными уголками губ, женщина выглядела, пожалуй, не лучше Адиньи. Ребенок скривил личико, покраснел и снова зашелся в плаче. Всполох огня упал на плечи хозяйки, и Вьюн отчетливо увидел перламутровые проплешины на коже женщины - от шеи до груди тянулась цепочка блестящих пятен.
Он невольно схватился за руку в перчатке, опомнился, спрятал за спину.
Женщина испуганно огляделась.
Соседские хижины ожили: скрипели двери, люди подходили к частоколу - кто с лучиной, кто с факелом, и Вьюну казалось, он видит россыпи черных жемчужин в гавани. Нет, это все морок, с перламутровой коростой живых не бывает. Хотя, кому как не ему знать...