Волшебное слово с таким же волшебным рифмую,
Пытаясь задобрить судьбу свою глухонемую.
«Только не говорите, не надо, что наше горючее…»
Только не говорите, не надо, что наше горючее,
Наше топливо – мука и боль, то тупая, то жгучая.
Только не говорите, что наше богатство – страдание.
Я-то верю, что я получила другое задание:
Отыскать все крупицы и зёрна веселья и радости
И ценить их, как в детстве военном ценила я сладости.
«А вдруг он приходил раскрыть секрет…»
А вдруг он приходил раскрыть секрет,
Поговорить об очень важном деле,
А вдруг он был особым днём недели,
Какой бывает только раз в сто лет.
Но было мне совсем не до того,
И я почти не слушала его.
«Ну а моё четверостишье…»
Ну а моё четверостишье
Похоже больше на затишье,
Когда слышнее звуки те,
Что еле слышны в суете.
«Остаться в картине, не выйти за рамки…»
Остаться в картине, не выйти за рамки,
Остаться в спектакле и чтобы в программке
Меня указали, остаться в киношке,
Хоть в кадре сметать после завтрака крошки.
И в книге безумной, и горькой и сладкой,
Остаться, остаться хотя бы закладкой.
«Я малолетка. Я в Клину…»
Я малолетка. Я в Клину.
Я у Чайковского в плену.
Я тереблю промокший, мятый
Платочек. Плачу я над Пятой
Симфонией. Пластинку нам
Поставили. За дверью гам.
В музее людно. День воскресный.
А музыка с горы отвесной
Столкнула, снова вознесла.
Я плакала. Душа росла.
«А в детстве моём, золотом, негасимом…»
А в детстве моём, золотом, негасимом,
Так пахло любимым моим керосином.
Стоял в керосиновой лавочке звон:
Звенели монеты, прилавок, бидон.
Там дяденька в кожаном фартуке прочном
С утра и до ночи движением точным
Его разливал, разливал, разливал.
Он царством тем сказочным повелевал.
Мой день был огромным. Мне лет было мало,
И я до прилавка едва доставала.
«Я немного посплю…»
Я немного посплю. Ну а вы мне местечко держите.
На него хоть газету, хоть зонт, хоть ладонь положите.
Я люблю эту явь и хочу непременно вернуться.
Так держите мне место, чтоб было, куда мне приткнуться
После странного сна, сна, который и в силах, и вправе
Сделать что-то своё из обрывков покинутой яви.
«Это раннее утро, оно – как младенец невинный…»
Это раннее утро, оно – как младенец невинный.
Что ему наша боль и усталость и быт наш рутинный?
У него над душой не стояли ещё и над ухом
Не жужжали. Оно – в том, что было – ни сном и ни духом.
«Боже, как хорошо улыбаться во сне…»
Боже, как хорошо улыбаться во сне
И, проснувшись под утро, опять улыбаться
Так, как будто бы всё начинает сбываться,
И зима на излёте, и дело к весне.
На излёте зима, но не ты и не я.
Вот проснёшься, шепну тебе: «Радость моя».
«А весна, как обычно, взялась мне мозги полоскать…»
А весна, как обычно, взялась мне мозги полоскать,
То весёлым дождём, то лучами в лицо мне плескать,
Тёплым ветром ерошить мне волосы и уверять,
Что в поток переменчивых дней не опасно нырять.
Пусть плетёт кружева. Не прерву её трезвым: «Да брось!»
Ну зачем же ей знать, что давно её вижу насквозь.
«А круг, на котором я плавала, быстро спустил…»
А круг, на котором я плавала, быстро спустил.
Мне лет было мало. Я плавать совсем не умела,
А мама не видела, мама на солнышке млела,
А я всё барахталась и выбивалась из сил,
Пока не нащупала пальчиком правой ноги
Спасительный камень в одёжке из скользкого ила.
…Никак не пойму я, что в жизни случайностью было,
Что Божьим ответом на сдавленный крик: «Помоги!».
«И с солнышком ложиться, и с птичками вставать…»
И с солнышком ложиться, и с птичками вставать.
И ни к кому с вопросом «зачем?» не приставать,
Не упустить минуту летучую сию.
Ты ей отдашь всю душу – она отдаст свою.
«Раз судьба всё ещё не захлопнула дверь перед носом…»
Раз судьба всё ещё не захлопнула дверь перед носом,
Я могу помечтать, повздыхать, обратиться с вопросом,
Навести, если не по себе, всевозможные справки
Относительно редких пилюль и спасительной травки.
Я могу чей-то мудрый совет взять на вооруженье.
Всё на свете могу. Лишь хватило бы воображенья.
«И только ветер в голове…»
И только ветер в голове,
Один лишь ветер вешний, вешний,
Сырой, порывистый, нездешний.
Через минуту, через две,
А повезёт, то век спустя