— И воздержавшихся нет, — добавила женщина.
— Пьем — и баста. Пей, Хозе, пей!
Стакан коктейля обжег горло, и по всему телу разлился огонь, ударил в мозг, и Хозе, стукнув кулаком по столу, испугав Дройда, вскочил.
Скрипят брамсели, реи, шканцы,
А капитан поет и пьет,
Команда пляшет. Смерть реве
Под звуки бешеного танца…
Вот-вот корабль ко дну пойдет,
Вот-вот корабль вода зальет…[3]
В голосе Хозе гремел вызов всему, не чувствовалось внутренней приниженности, с лица спала невозмутимая маска конченного человека, и каждая черточка его лица переживала песню.
Даже сержант Гранро перестал пить и в такт ритмически раскачивался, тяжело уставившись на батарею бутылок.
Все в харчевне притихло.
Только на Дройда не подействовала песня: его душа была наглухо заперта в сейфе.
Что ему слова песни-вызова, проникнутые соленым ветром, что ритм, в котором чувствовались вздымающиеся волны бури?
Рослые матросы, сидевшие группой, спаянные океанскими штормами, задумались; их пальцы сжимались в кулаки, и они видели за словами ничего не значащей песни море голов, море рук, по которому, раскачиваемый волнами человеческих жизней, плыл корабль. Не их корабль, нет, корабль, бросивший якорь, корабль, оскорбляющий море разгулом, предсмертной пляской, перед концом, которого не отвратить, но который, быть может, можно еще задержать…
Хозе кончил и устало опустился за стол.
— Хорошая песня, — проворчал матрос, отвечая своим мыслям.
— Скоро будут другие, — тоже отвечая своим, проворчал другой.
А третий и четвертый ничего не сказали и только улыбнулись друг другу. Они не привыкли к песням, они знали дело.
— Ты душу вывернул, Хозе. Эх, жизнь… — начал сержант и не докончил затаенную мысль.
Даже под этим мундиром пропойцы когда-то билось молодое горячее сердце.
— Я хочу покататься. Можно?
Сержант Гранро далеким взглядом, еще не оторвавшимся от вызванных картин, взглянул на нее. Потом улыбнулся и, ущипнув ее за подбородок, уже весело проговорил:
— Конечно, можно, все можно. И тебе можно, Хозе, и вам, господин писака.
Хозе отрицательно покачал головой и занялся составлением коктейля, но Дройд, встрепенувшись, быстро-быстро заговорил, стараясь объяснить сержанту, что ему нужно в тюрьму, с преступником поговорить.
Сержант ничего не понял, но глубокомысленно кивал головой и, поймав знакомые слова, обрадовался:
— В тюрьму? Можно. Сделай одолжение. А тебе, Хозе, ничего не надо? Так поезжай с нами. Поедешь?
— Конечно. Что за вопрос?
Дройд торопливо расплачивался с лакеем. Мимолетное впечатление от песни рассеялось, и сержант Гранро снова был только сержантом, пьяным сержантом охраны тюремного замка. Обняв женщину, он, пошатнувшись, встал.
— Идем!
В харчевню влетел писарь в распахнутом мундире с пятью картами, которые так и остались в его руке раскрытым веером.
— Господин сержант, обход…
— Смирно, руки по швам!
— Так точно, господин сержант, — вытянулся во фронт писарь.
— Так бы давно, черт побери. Совсем забыл субординацию, я вас распатр-р-роню. В чем дело?
— Господин сержант, послали спросить, будете на обходе?
— С-сам знаю… Черт побери! Стой! — закричал он писарю, повернувшемуся идти. — Вот, возьми его в тюрьму.
Дройд, боявшийся, что он забудет исполнить его просьбу, просиял.
— И понимаешь, чтобы все было в порядке. Все…
— Слушаюсь, господин сержант. Прикажете идти?
— Да прикажи подать автомобиль. Да живо, черт побери!
Писарь повернулся идти, но снова был осажен окриком сержанта:
— А это что? — и указал на Дройда. — Забыл? Возьми его с собой.
Писарь удивленно посмотрел на улыбавшегося Дройда, передернул плечами и вышел с ним из харчевни.
На улице, встретив солдата охраны, передал приказание сержанта, а сам торопливо пошел с Дройдом к тюрьме.
К вышедшему из харчевни пьяному трио подкатил тюремный автомобиль.
— Как, в этом автомобиле? тюремном, для арестованных?..
— А что? Не нравится — ну, и не надо, можешь не ехать. Хозе, поедем вместе.
— С тобой, сержант, на край света.
— Ну, то-то. А почему шоферу не дали вина? Это не порядок. Вина! — закричал он стоящему в дверях лакею.
— Но, господин сержант…
— Сам знаю, что сержант. Пей, а потом дашь полный ход.
Шофер с наслаждением влил в себя литр вина, смешанного с коньяком. Сержант распахнул забранную решеткой дверцу и, покачиваясь, пригласил Хозе войти.