Таким образом, ворча на весь свет, Эллери поехал на Голливудские холмы.
Он обнаружил нужный дом почти по интуиции: какой-то внутренний голос подсказал ему, что это должно быть нормальное удобное жилище, каковым оно и оказалось — белое здание в спокойном колониальном стиле, окруженное остроконечным забором. Оно резко выделялось среди псевдоиспанских оштукатуренных уродов, точно скромная послушница между накрашенных женщин сомнительной добродетели.
Девушка за секретарским столом в приемной мило улыбнулась:
— Мисс Пэрис ожидает вас, мистер Квин. Проходите, пожалуйста!
Эллери вошел, провожаемый любопытными взглядами толпившихся в переполненной комнате людей. Здесь собрались представители всех слоев текучего и непостоянного населения Голливуда: статисты, потерявшие надежду на удачу, лавочники, прислуга, профессиональные театральные критики и обозреватели. Эллери уже не терпелось познакомиться с загадочной мисс Пэрис, которая умудрилась добывать свои потрясающие новости из этого пестрого винегрета.
Но следующая комната оказалась очередной приемной, где еще одна девушка записывала в блокнот то, что ей нашептывал на ухо мужчина с голодным взглядом и в безукоризненном утреннем костюме.
«Процесс сортировки известий, — подумал Эллери. — Ей надо бы поосторожнее относиться к сведениям, полученным от такого типа!»
Эллери вошел в третью комнату, поощренный молчаливым кивком второй девушки, и очутился в оклеенном обоями светлом помещении с кленовой мебелью и высокой стеклянной дверью, выходящей на выложенную плиткой террасу, за которой виднелись деревья, цветочные клумбы и заросшая пуансеттией очень высокая каменная стена.
— Здравствуйте, мистер Квин, — произнес мелодичный голос.
Возможно, внезапный выход на яркий солнечный свет подействовал на его зрение, потому что мистер Квин непроизвольно зажмурился. К тому же в ушах его продолжал звучать чарующий аккорд. Тут он сообразил, что это гармоническое созвучие музыкальных тонов исходит от человеческого существа женского пола, и обладательница волшебного голоса сидит в кресле-качалке, положив ногу на ногу, курит русскую папиросу и улыбается ему.
В то же мгновение Квин сказал, себе, что Пола Пэрис, вне всякою сомнения, — самая очаровательная женщина из тех, кого он встречал в Голливуде. Нет, во всем мире, когда и где-либо.
Мистер Квин всегда считал себя невосприимчивым к великим страстям; даже наиболее привлекательные из представительниц прекрасного пола никогда не значили для него нечто большее, чем существа, которых следует пропускать вперед, открывать перед ними дверь и подавать руку, помогая войти или выйти из такси. Но в данный исторический момент женоненавистничество, эта прочная и суровая броня, необъяснимым образом треснула и рухнула, оставив его беззащитным перед тонким и нежным оружием.
Он смущенно попытался снова нацепить на себя одежды беспристрастною наблюдения и анализа. У нее был нос — ну да, нос, и рот, и белая кожа… да, да, очень белая, — и два глаза — что можно о них сказать? — эффектная седая прядь в ее блестящих черных волосах… все это, конечно, конечно имело место. Он даже заметил ее наряд — был ли он от Ланвена, от Пату или Пуаро?[21] — впрочем, нет, последний, кажется, был маленьким бельгийским детективом, — композиция из шелка, — да, да, именно композиция: и лиф, и мягкие складки юбки, ниспадающие с ее колен длинными безукоризненными линиями, достойными великого Праксителя[22], и аромат — нет, скорее фимиам! — исходящий от нее, напоминавший призрак прошлогодней жимолости… Мистер Квин невольно улыбнулся про себя. Жимолость! К черту анализ! Перед ним была женщина. Нет — Женщина с большой буквы. А может быть… это была та самая женщина?
— Постой-постой, — в растерянности пробормотал мистер Квин почти в полный голос. — Прекрати валять дурака!
— Если вы закончили осмотр моей персоны, — с улыбкой сказала Пола Пэрис, — то, может быть, вы сядете, мистер Квин? Что-нибудь выпьете? Сигареты у вас под рукой.
Квин оцепенело уселся, нащупав рукою стул.
— Правду сказать, — пробормотал он, — я… я вроде как лишился дара речи. Пола Пэрис. Пэрис! Замечательная фамилия![23] Нет, спасибо, я не хочу пить. Прелестно! Сигареты? — Он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — Не будете ли вы так любезны сказать еще что-нибудь?
Когда мисс Пэрис поджимала губы, на левой щеке, у самого уголка ее рта, появлялась ямочка — не крупная, глубокая, обычная ямочка, а легкая, нежная ее тень. Сейчас она как раз и была заметна.