— Почему… никто… ничего… не сказал мне об этом?
— Я здесь торчу, завязнув по самый бампер, — ревел в трубку Эллери, — в этой собачьей конуре, которую мне предоставили ваши клевреты, чтобы я дремал в ней целый день — в течение полутора месяцев, вы слышите? — теряя вес, изругавшись вконец, медленно подыхая всего в сотне футов от вашей конторы — а вы разыскиваете меня в Нью-Йорке! — Голос Эллери звучал устрашающе. — Я сойду с ума, я уже сумасшедший! Знаете что, мистер Бутчер? Вы — безмозглый осел! Дважды безмозглый осел!
И он величественным жестом швырнул трубку на рычаг аппарата.
Кларк торопливо выскочил из спальни, довольно потирая руки:
— О, чудесно, восхитительно! Все в порядке! Мы устроены!
— Пошел вон, — сказал Эллери, постепенно остывая. — Что ты сказал?
— Такого не происходило с тех пор, как Гарбо[5] дала свое последнее интервью «Скрин Скуиджиз», — ликующе заявил агент. — Сказать Бутчеру, что он осел! Ну, теперь мы кое-чего добились!
— Теперь… — проговорил Эллери, щупая свой лоб, — теперь… мы… кое-чего… добились?
— Бутчер — великий человек! Крупнейший из всех деятелей кино. Что за удача! Бери свою шляпу!
— Погоди… Пожалуйста, погоди! Куда мы идем?
— На встречу с Чудо-мальчиком, разумеется! Пошли скорее!
И агент выскочил за дверь, весьма довольный жизнью, окружающим миром и всем запутанным и громогласным развитием событий.
С минуту Эллери сидел неподвижно. Но, поймав себя на том, что кладет коробок спичек на голову, сует поля шляпы в рот и трет сигарету о каблук, пытаясь ее зажечь, он издал нечленораздельный звук и последовал за своим агентом с озадаченным видом человека, который отчаялся что-либо понять.
В каждой голливудской студии имелся свой чудо-мальчик. Но Жак Бутчер, как признавали даже остальные чудо-мальчики, был Чудо-мальчиком среди них всех.
Образец совершенства занимал под офис четырехкомнатное бунгало в центре параллелограмма производственных зданий на территории киностудии «Магна». Бунгало, как мрачно заметил Эллери, являлось воплощением представления неизвестного архитектурного гения об испанском здании, которое испанский администратор, ответственный за выпуск испанских фильмов, соорудил бы в своей родной Испании на фоне кровавых драк и орудийной канонады. Оно было очень желтым, очень оштукатуренным, очень мавританским и очень многоарочным; в нем было столько черепицы, кафеля, остроконечных крыш и патио[6], что ни один нанюхавшийся кокаина идальго не смог бы себе представить ничего подобного в самом страшном ночном кошмаре. Одним словом, оно было грандиозно.
Кабинет второго секретаря — который оказался второй секретаршей — явно задуманный для женского персонала, напоминал зенану[7] мавританского принца.
Эллери, разглядывая этот лепной и раззолоченный мишурный пряник, недовольно поморщился. Султан-постановщик, очевидно, должен был восседать на усыпанном аметистами троне, посасывая золоченый кальян и диктуя свою волю двум гуриям в купальниках. Что касается мистера Алана Кларка, то его манеры становились все менее энергичными и решительными по мере того, как мистер Квин становился все более твердым и самоуверенным.
— Мистер Бутчер сейчас примет вас, — жалобно проговорила вторая секретарша. — Не желаете ли присесть?
— Вы, — осведомился мистер Квин с ядовитой любезностью в тоне, — должно быть, Мэдж?
— Да, сэр.
— Ха! — сказал мистер Квин. — Я с удовольствием присяду!
И он присел. Вторая секретарша прикусила надутые губки с таким видом, словно главным желанием ее в данный момент было разразиться слезами.
— Может, нам лучше прийти завтра, — шепнул агент. — Если ты намерен проявлять такую враждебность и недоброжелательность…
— Позволь мне напомнить тебе, Алан, — благодушно заметил Квин, — что явиться сюда было твоей идеей. Я в самом деле с нетерпением ожидаю этой встречи. Я представляю себе его: мешки под глазами, одет согласно представлению машинистки из Радио-Сити о том, как должен одеваться Роберт Тейлор[8], с маникюршей по одну сторону и с евнухом по другую…
— В другой раз, — проговорил Кларк, вставая. — Думаю, завтра…
— Садись, приятель! — сухо отрезал Квин.
Кларк снова сел и принялся кусать ногти, ворча что-то себе под нос. Дверь отворилась, и он опять вскочил со стула.
Но это был всего лишь бледный мужчина, очевидно, первый секретарь.
— Мистер Бутчер просит вас, мистер Квин.