Указанное выше вознаграждение будет выплачено любому, кто предоставит сведения, которые дадут возможность установить, что упомянутый Тери действительно является участником банды, известной как «Четверо благочестивых», и поспособствует его задержанию.
Из этого можно заключить, что информация, предоставленная редактором и его помощником в полицию ночью, привела к тому, что была задействована прямая телеграфная линия Англия — Испания, в Мадриде подняты с постели важные лица, и извлечено на свет божий личное дело Тери, на основании которого составлена его биография, тут же переправленная в Лондон энергичному главе столичной полиции.
Сэр Филипп Рамон, сидевший за письменным столом у себя в кабинете на Портленд-плейс, никак не мог сосредоточиться на лежащем перед ним письме.
Это было письмо управляющему его огромным поместьем Бранфелл, где он жил до того, как занял видный пост и переехал в столицу.
Ни жены, ни детей у сэра Филиппа не было.
«…Если каким-то образом этим людям удастся добиться своего, знайте, что я оставил свои указания относительно Вас и всех, кто преданно служил мне»,
— писал он, из чего хорошо просматривалось общее настроение письма.
В течение последних нескольких недель отношение сэра Филиппа к возможным последствиям его поступка претерпели значительное изменение.
Раздражающая постоянная слежка, с одной стороны, необходимая для его же безопасности, с другой — не дающая успокоиться, привела к тому, что у него появилось острое чувство негодования, которое поглотило даже страх. Разум его заполонило одно непреклонное желание: довести до конца начатое дело, утереть нос этим «Четырем благочестивым» и показать, насколько министр иностранных дел выше и благороднее любых проходимцев.
«Абсурдно,
— отмечал он в статье, озаглавленной „Личность и ее отношение к общественному долгу“, опубликованной через несколько месяцев в „Куотерли ревью“,
— и чудовищно предполагать, что мелочная критика со стороны совершенно некомпетентных источников может как-то повлиять на видение членом правительства законодательного поля, охватывающего интересы миллионов людей, вверенных его заботам. Он — всего лишь исполнитель, прекрасно настроенный инструмент, который придает материальную форму желаниям и воле тех, кто не только ожидает от него внедрения способов улучшения своего благосостояния или усовершенствования ограничений международных торговых отношений, но и надеется на защиту своих интересов, не связанных непосредственно с финансовыми делами… В подобных обстоятельствах министр, осознающий меру своей ответственности, перестает быть человеком и становится бесчувственным автоматом».
У сэра Филиппа Рамона было очень мало друзей, вероятно, из-за отсутствия качеств, привлекающих окружающих. Прямолинейный, сознательный, сильный, он был из тех хладнокровных и циничных людей, которых сделала таковыми жизнь, лишенная любви. Он не знал, что такое душевные порывы и ни у кого не вызывал их. Поняв, что то или иное действие несет меньше вреда, чем какое-либо иное, он совершал его. Посчитав, что та или иная мера может принести немедленную или отдаленную пользу, он доводил ее до победного конца. О сэре Филиппе можно сказать, что у него не было амбиций… — одни лишь цели. Он внушал страх всему кабинету министров, которым руководил, ибо ему было неведомо заветное слово «компромисс». Его мнение относительно чего-либо коллеги обязаны были безоговорочно разделять.
Четыре раза за короткую историю его пребывания у власти в газетах появлялись сенсационные заголовки о предполагаемом уходе одного из министров кабинета, и каждый раз им оказывался тот, чьи убеждения шли вразрез со взглядами министра иностранных дел. И в мелочах, как и в серьезных делах, он всегда добивался своего.
Он наотрез отказывался переселяться в свою официальную резиденцию, поэтому дом № 44 по улице Даунинг-стрит был превращен в нечто среднее между рабочим кабинетом и местом для официальных приемов. Жил он на Портленд-плейс и оттуда каждое утро отправлялся на работу, проезжая мимо здания Королевской конной гвардии, когда часы на нем заканчивали бить десять.
Отдельная телефонная линия была проведена между личным кабинетом министра на Портленд-плейс и его официальной резиденцией, и это была единственная ниточка, связывающая сэра Филиппа со зданием на Даунинг-стрит, занять которое мечтали все первые лица его партии.