Дело в том, что, хоть слава или безвестность не входили в число его приоритетов, он тем не менее свято верил в грубые инстинкты толпы. В вестибюле палаты его окружили взволнованные однопартийцы. Кто-то шутил, кто-то беспокойно расспрашивал, но всех интересовали последние новости… И все немного побаивались острого на язык министра.
— Послушайте, сэр Филипп, — обратился к нему дородный и нагловатый депутат от Западного Брондсбери. — Что это за история с угрожающими письмами? Вы же не собираетесь обращать на них внимание, верно? Да я сам каждый день получаю по два-три таких.
Министр торопливо стал пробираться через толпу, но его схватили за руку. Это был депутат Тестер.
— Послушайте… — участливо начал он.
— Убирайтесь к дьяволу, — отрубил министр иностранных дел и быстро скрылся в своем кабинете.
— Ну и характер! — развел руками уважаемый депутат. — Сущий дьявол! По-моему, старик Рамон в панике. Эта идея с привлечением внимания к письмам с угрозами!.. Я вот сам…
Собравшиеся в депутатской курилке живо обсуждали «Четверых благочестивых», не высказывая, впрочем, ничего нового.
— Смех да и только! — категорически произнес один. — Четыре каких-то мифических человека собираются, видите ли, противостоять всей мощи и организованным структурам самой высокоразвитой нации в мире.
— После Германии, — глубокомысленно вставил его коллега по фамилии Скотт.
— О, умоляю, только не впутывайте сюда Германию, — раздраженно ответил первый. — Скотт, можем мы хоть о чем-нибудь поговорить, не вспоминая о превосходстве государственных институтов Германии?
— Это невозможно! — оживился Скотт, садясь на своего конька. — Не забывайте, что в Германии только в стали и железе производительность на одного занятого работника возросла на 43 процента, а ее транспортные…
— По-вашему, Рамон отзовет законопроект? — спросил старейший член партии, депутат от Восточного Олдгейта[10], отмахиваясь от потока статистических данных.
— Рамон? Нет, только не он. Он скорее умрет…
— Положение очень необычное, — заметил Восточный Олдгейт и три города, один лондонский пригород и один провинциальный поселок городского типа согласно закивали, подтверждая: «Да, крайне необычное».
— В старые времена, когда Баскоу был еще молодым депутатом, — Восточный Олдгейт кивнул на согбенного, убеленного сединами депутата с белоснежной бородой, с трудом ковылявшего к свободному креслу, — в старые времена…
— А я думал, старик Баскоу сегодня не придет! — неуместно заметил тут кто-то из невнимательных слушателей.
— В старые времена, — продолжил депутат от Восточного Олдгейта, — еще до заварухи с фениями…[11]
— Кстати, о высокоразвитости, — снова взялся за свое увлекшийся Скотт. — Райнбакен в прошлом месяце сказал в нижней палате: «Германия достигла той точки, где…»
— Будь я на месте Рамона, — веско произнес Восточный Олдгейт, — я бы точно знал, как мне поступить. Я бы пошел прямиком в полицию и сказал: «Послушайте…»
Но тут раздался оглушительный долгий звонок, и депутаты поспешили к двери.
Когда вопрос с девятым дополнением к постановлению о медуэйских портовых сборах был успешно разрешен, и слова «или же в дальнейшем считать принятым» подкрепились убедительным перевесом в двадцать четыре голоса, палата общин вернулась к прерванной дискуссии.
— Я всегда говорил и буду это повторять, — провозгласило одно важное лицо, — что министр член кабинета, если он истинный государственный деятель, не имеет права думать о себе.
— Правильно! — выкрикнул кто-то и зааплодировал.
— О себе, — повторил выступающий. — Долг перед государством должен для него быть превыше любых… э-э-э… остальных соображений. Помните, что я сказал на днях Баррингтону, когда мы обсуждали бюджет? Я сказал: «Истинный и благородный джентльмен не позволяет, не может себе позволить игнорировать настойчивое и почти единодушное волеизъявление большинства избирателей. Поступки министра короны в первую очередь должны быть подчинены здравым, обдуманным суждениям большинства избирателей, чьи высшие чувства… — нет — … чутье которых…» Нет, не так… Словом, я очень понятно выразил, в чем должен заключаться долг министра, — сбивчиво подытожил государственный муж.
11
Фении — члены тайного общества, боровшегося за освобождение Ирландии от английского владычества. Организованные ими в 1867 г. восстания были подавлены.