— Командир у вас крепкий. Поступает правильно. Если нашли какие недостатки — так скажите прямо, не за глаза. А дисциплина необходима. Без нее не будет победы.
Он посмотрел на чубатого, тотчас нырнувшего за спины соседей, и зашагал по тропинке к речке. Посередине брода остановился, зачерпнул горстью воду, плеснул в разгоряченное лицо и двинулся дальше.
Подойдя к машине, главком коротко сказал шоферу:
— Достань-ка аптечку!
Потом сбросил фуражку. Расстегнул ремень. Стащил гимнастерку. Плечо и грудь перехватывали бинты с бурым расплывшимся пятном крови.
— Сползла вроде?
— Что же вы так неосторожно, Василий Константинович! — всполошился шофер.
— Да уж так вышло. Надо было, — ответил Блюхер.
ПАРАД
Весть о прибытии главкома мигом разлетелась по беспроволочному солдатскому телеграфу от полка к полку, от роты к роте. Если Блюхер прибыл — значит, близок день, которого ждали с таким нетерпением.
Когда месяц назад здесь, на станции Ин, молчановцам был нанесен первый сокрушительный удар, многие считали, что надо немедленно двигаться дальше. Но главком был против этого. Скоропалительность успеха принести не могла, В руках белых оставалась обширная территория, враг располагал еще немалыми силами. Надо было выиграть время, подготовиться к наступлению.
У Народно-революционной армии не хватало боеприпасов и продовольствия, с обмундированием — совсем плохо. А зима выдалась лютая, морозы достигали 45 градусов.
Но больше медлить нельзя, Разгромить врага надо именно сейчас, зимой, пока не вскрылись реки, пока равнина вокруг станции Волочаевка не превратилась в непроходимое болото.
Волочаевка… Несколько тысяч солдат под командованием опытных офицеров… Изрытая блиндажами и окопами сопка, с которой просматриваются и простреливаются все подступы к укреплениям…
Нелегко будет ими овладеть, наступать придется в тяжелейших условиях — это понимали все. И конечно, никого не удивляло, что главком целые дни проводил в частях, чтобы за оставшееся время сделать то, что особенно необходимо.
Но когда сегодня, вернувшись вечером в штаб, Блюхер заговорил о параде, это было настолько неожиданным, что какое-то время никто не нашелся что сказать.
— То есть как парад? — наконец спросил командующий фронтом Серышев. — Зачем?
Главком сбросил полушубок, мохнатую шапку-ушанку и, устало улыбнувшись, сказал:
— Мне кажется, он во многом восполнит пробелы в подготовке армии.
Комиссар фронта Постышев отложил свои записи и задумчиво посмотрел на главнокомандующего. И вдруг, резко встав, заходил по комнате. Потом остановился перед Блюхером, и главком увидел, что синие бездонные глаза комиссара смеются — он понял.
Командиры сводных бригад Томин и Покус переглянулись, посмотрели на все еще озадаченного Серышева — уж не подшучивают ли над ними главком с комиссаром? Но вроде бы сейчас не до шуток.
— Может быть, лучше все-таки использовать время на что-нибудь другое, более важное? — спросил Серышев.
— Нет, не лучше, — спокойно ответил главком и подсел к столу.
— Так вот, товарищи…
Пройдет всего несколько дней, и народноармейцы, сметая белых, подойдут к главной твердыне врага — неподалеку от станции Волочаевка. Измученные боями, едва не падающие от усталости, питавшиеся лишь мерзлым хлебом и соленой рыбой, утолявшие жажду снегом, пойдут бойцы на штурм вражеских укреплений. Позади уже шесть тяжелых дней и шесть бессонных ночей. Впереди еще три дня кровопролитных сражений.
Ливневый огонь обрушится на цепи бойцов. Мороз будет жечь лицо, примораживать руки к винтовкам. Но шаг за шагом станут продвигаться бойцы к возвышающейся вдали сопке Июнь-Карань, бастиону белогвардейцев. Ни блиндажи, ни волчьи ямы, ни паутина колючей проволоки, ни стены из мешков с землей, заваленных снегом и политых водой, — ничто не остановит красных бойцов. Они будут рвать проволоку прикладами, рушить колья штыками.
Ночь проведут бойцы под открытым небом, греясь по очереди у костров, отогревая окоченевшие ноги в мешках, набитых соломой. А утром, то зарываясь в снег, то вставая во весь рост, снова будут шаг за шагом продвигаться к вражеским укреплениям, которые все военные специалисты считали неприступными…
12 февраля 1922 года народноармейцы штурмом овладеют «Дальневосточным Перекопом» — Волочаевкой.
По всей Советской стране и далеко за ее пределы разлетится молва о «волочаевских днях». Стоит произнести два эти слова — и перед глазами встанет подернутая туманом сопка, цепи красных бойцов и их главком, трое суток не покидающий заснеженных позиций.
Но все это будет потом.
А пока полки народноармейцев подтягивались к площади перед школой.
Бойцы шли не очень-то охотно. Им было непонятно, зачем понадобилось перед самым главным сражением смотр проводить! Некоторые даже возмущались: «Тут драться надо, а не парады устраивать!»
Но едва полки вступали на площадь или даже только подходили к ней, что-то менялось в настроении бойцов. Этого нельзя было не заметить. Словно повинуясь чьему-то неслышимому приказу, выравнивался строй, распрямлялись плечи, четче становился шаг, руки крепче сжимали винтовки.
Армия формировалась из частей, прибывших из Забайкалья, из-под Читы, из партизанских соединений. Каждый боец с нетерпением ждал дня решительного наступления. Но никто не представлял, частичкой какой огромной силы является он. И вот сейчас впервые увидели бойцы, что к штурму готовились не отдельные группы, а слаженная, монолитная армия.
Это наполняло гордостью сердца бойцов, вселяло уверенность в победе.
Поэтому и менялось настроение бойцов, загорались глаза, дышали воодушевлением лица, энергичным и твердым становился шаг. «Вот она какая — наша армия! — думалось каждому. — Так неужто не добудем победу?! Как бы ни был силен враг — одолеем! Какие бы ни выпали испытания — выдержим!»
Теперь уже не только Постышеву — всем был ясен замысел главкома, все понимали, почему он так настаивал на проведении парада. Это было необходимым завершением подготовки к наступлению, укреплением единства рожденной в трудах и заботах армии, боевого духа ее бойцов.
Блюхер с наскоро сколоченной дощатой трибуны произнес речь.
Дружное «ура» прокатилось по площади. Но это было не только ответом на речь главкома. Бойцы приветствовали свою армию, силу которой по-настоящему оценили только сейчас.
По площади, чеканя шаг, шли колонны народноармейцев, и яркое солнце играло на гранях штыков.
ЖЕЛЕЗНЫЙ МАРТЫН
Бушуй, свирепствуй, грозная стихия,
Рычи, свисти, рви паруса тугие,
В боренье яростном валы вздымай.
Мы доплывем, увидим счастья край)
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК
День начался обычно:
— Фабрициус, на допрос!
Но сегодня заключенный не появился в дверях, смотря сверху вниз на стражников, словно решая, выполнять их распоряжение или нет. Он лежал на груде тряпья, стиснув от боли зубы, Будто откуда-то издалека донеслись голоса стражников:
— Пойти доложить…
— Приказано доставить в любом случае…
Очнулся заключенный, когда его укладывали на носилки.
«Ну и отделали тебя, Ян, — думал он. — Ну и отделали. Подняться и то невмоготу».