Командующий встревожился…
Разоружив охотский отряд белогвардейцев, Вострецов погрузил бойцов на «Индигирку» («Ставрополь», забрав раненых и пленных, ушел во Владивосток) и снова отправился в плаванье. Целый день шел пароход вдоль Охотского побережья. Высадились на берег за сто километров от расположения главных сил пепеляевцев, чтобы подобраться к врагу незаметно. Ради этого третий день шагали бойцы по снежному бездорожью, изнемогая от усталости.
А теперь, узнав от сбежавшего офицера о приближении красных, пепеляевцы могут рассыпаться по отдаленным селениям, по таежной глухомани, и борьба станет затяжной. Да и сил потребуется куда больше.
Значит, остается одно; стремительным марш-броском преодолеть оставшуюся часть пути. А привал? Что поделаешь — опять не до отдыха…
Снова, вытянувшись цепочкой, шагает отряд.
— Ну как, скоро доберемся до цели? — спрашивает Вострецов у проводника.
— Скоро, командир, скоро.
А вокруг все та же бескрайняя равнина. Кажется, конца ей нет.
Вспомнилось вдруг Вострецову, как совсем недавно попал он к врачу — заставили, уговорили: с легки-ми неладно. Осмотрел его врач и говорит: «Вам бы поехать в Крым, отдохнуть и подлечиться». Вострецов согласился с врачом, только отправился не на Крымское, а на далекое Охотское побережье. И вот шагает впереди отряда рядом с проводником-тунгусом, так же, как и он, не расставаясь с набитой крепким махорочным табаком трубкой.
КОНЕЦ ПЕПЕЛЯЕВЩИНЫ
Командующий подозвал пленного:
— Поведешь прямо к штабу. И без шума!
Прижимаясь к домам, красноармейцы двинулись по улице поселка.
— Здесь! — сказал пленный, когда отряд подошел к большому бревенчатому дому.
— Окружить! — распорядился командующий, а сам решительно направился к двери.
Постучал. Но на стук никто не ответил. Постучал сильнее. Снова тишина.
Неужели опоздали? Может, штаб уже опустел — белые собирают силы по окрестным поселкам, чтобы нанести нежданный удар? А может быть…
В доме послышались торопливые шаги, приглушенные голоса.
Вострецов постучал сильнее, решительнее.
Дверь приоткрылась.
— Кто? — строго спросил офицер.
— С вами говорит командир красного десанта. Со мной полторы тысячи штыков (у Вострецова не было и семисот, но надо, чтобы те, кто притаился там, в доме, поняли: сопротивление бесполезно), командующий подтолкнул к двери пленного:
— Говорите!
— С вами говорит капитан Занфиров, — после минутного колебания дрожащим голосом произнес пленный. — Охотск в руках красных. Советую сдаться…
Как будто сделано все. Теперь остается ждать. Там все еще шепчутся. Не знают, что предпринять, на что решиться.
Наконец дверь открылась.
Керосиновая лампа с закопченным стеклом освещала большую неприбранную комнату, заставленную десятком кроватей. Возле них стояло несколько полуодетых растерянных офицеров.
Белогвардейцы знали о приближении отряда, просочились-таки слухи из Охотска. Но считалось, что если и доберутся красные до Аяна, то только со стороны моря. А к этому пепеляевцы подготовились. На берегу была установлена батарея пушек, день и ночь дежурили дозорные, наблюдавшие за заливом. Белогвардейцы чувствовали себя в Аяне в полной безопасности. О том, что красные могут появиться со стороны суши, и в голову никому не приходило. Снежное бездорожье казалось надежной защитой. И вот красные здесь.
— Кто из вас Пепеляев? — спросил Вострецов.
— Я, — ответил обрюзгший военный, придерживая на груди незастегнутый френч.
— Сдайте оружие!
Пепеляев протянул револьвер и тяжело опустился на стул.
— Дайте приказ о сдаче гарнизонов в соседних поселках, — предложил Вострецов.
Генерал вытащил блокнот, написал приказ, в котором советовал белогвардейцам последовать его примеру, и задумчиво посмотрел в окно. Может быть, генералу вспомнилось время, когда после разгрома Колчака он бежал в Харбин и работал там ломовым извозчиком, пока снова не решил взяться за куда более сомнительный промысел: «спасение России от большевиков». Может быть, сожалел о накопленных богатствах, которые теперь не попадут к нему в руки…
Хоть в белогвардейской банде и называли друг друга «братьями», цели у пепеляевцев были разбойничьи. При обыске в штабе обнаружили не только запасы оружия — включая американские карабины, — но и личные запасы «брата» генерала и его офицеров.
К удивлению красноармейцев, тут были не только меха и золото, но и множество этикеток от винных бутылок. Причем на каждой стояла печать наркома финансов Якутской автономной республики. А рядом с печатью от руки написано: «3 р.», «10 р.», «25 р.». Оказалось, что это деньги, выпущенные Наркомфином из-за отсутствия средств и бумаги. Они были в ходу у тунгусов и якутов, веривших Советской власти. И «братья» запасались ими, чтобы заполучить пушнину. В обмен на нее они надеялись получить оружие для усиления своей бандитской дружины. В Аян должны были прийти иностранные корабли.
Экспедиционный отряд Вострецова развеял мечты белогвардейцев, надеявшихся удержать в своих руках хотя бы частичку Дальнего Востока. Не иностранные корабли, а советский пароход «Индигирка» вскоре заявил о своем приходе басовитым гудком.
Целый день курсировали кунгасы от берега к пароходу, перевозя пленных — их было несколько сот. Когда последний кунгас с «братом» генералом на борту отчалил от берега, Вострецов послал командованию радиограмму: «Задание выполнено. 24 июня 1923 года экспедиционный отряд выступил во Владивосток».
СОЛДАТ РЕВОЛЮЦИИ
…Приложу все силы к тому, чтобы полностью оправдать оказанное мне высокое доверие. Всегда, везде и всюду буду работать на благо Родины.
НАЧАЛО ПУТИ
Командир 35-го пехотного запасного полка поднялся из-за стола в хорошем расположении духа. Расстегнув китель, он прошелся взад и вперед по комнате и остановился у окна, вдыхая ароматы буйного южного лета.
Где-то там, на севере, кипели страсти, а здесь, в Феодосии, было тихо. Правда, и тут появились люди с красными бантами, были упразднены кое-какие чиновные должности, но в общем дальше слов о свободе дело не шло: чиновники оставались на своих местах, только стали называться как-то иначе.
Полковник был убежден, что революционный шквал не докатится до Крыма — по дороге ослабнет, выдохнется и сойдет на нет. Гораздо больше его беспокоило положение на фронте. Солдаты не хотят воевать — это ясно. Братание на фронте русских с немцами и австрийцами полковник видел собственными глазами еще год назад. Не трудно представить, что творится там теперь! Хоть Временное правительство, ставшее во главе государства после свержения царя, и стоит за войну до победного конца, хоть Керенский и разъезжает по фронтам, выступая перед солдатами (за что и получил прозвище «Главноуговаривающий»), — все равно ясно, что дела русской армии плохи.
«Впрочем, что думать об этом!» — полковнику не хотелось портить себе настроение, В его запасном полку, слава богу, все в порядке, солдаты дисциплинированные, да и офицеры подобрались неплохие. Вот и недавно прибывший прапорщик Федько…
Конечно, о прапорщиках еще до войны говорили: «Курица — не птица, прапорщик — не офицер». Ну, а уж о прапорах военного времени — тем более: в школы посылают кого попало, поучат три месяца — и пожалуйста — господин офицер. Но Федько понравился полковнику — опытный глаз старого вояки сразу определил: есть у него военная жилка.