Блюхер принял до дерзости смелое решение. Красные двинулись на прорыв из вражеского кольца не кратчайшим путем (именно здесь их подстерегали белые), а прямо на Тобольск, в самое пекло, будто за спиной у начдива была армия, а не отряд в две тысячи бойцов.
Это спутало все карты колчаковцев. Они настолько растерялись, что на первых порах не оказали красным почти никакого сопротивления. Захватив несколько деревень, красные подошли к Иртышу. С высокого берега в бинокль Тобольск был хорошо виден. Для захвата города силы блюхеровцев были слишком малы. А помощи ждать неоткуда. Поэтому начдив решил обойти тобольскую группировку колчаковцев и ударить по ней с тыла.
Но тут белые спохватились. Ведь части 51-й дивизии по сравнению с силами врага — всего-навсего горстка бойцов. Против них были направлены новые полки белых. Шаг за шагом отступали блюхеровцы. И наконец, сегодня поутру изрядно поредевший отряд с обозами, артиллерией, ранеными оказался «запертым» здесь, на клочке земли не больше трех квадратных километров. А теперь после бесчисленных атак врага, поддерживаемых тяжелой корабельной артиллерией, он стал еще меньше — крохотный островок среди бушующего моря белогвардейщины.
Блюхер неторопливо обходил этот «островок». В центре плотно, колесо к колесу, стояли подводы. На нескольких из них метались в жару и стонали тяжелораненые. Остальные — все, кто мог держать в руках винтовку, — ушли в окопы.
Отряд, посланный в обход позиций врага, — последняя ставка. Если бойцам не удастся проскользнуть в тыл белых — надежды вырваться из кольца не будет. Пока еще рано ждать вестей от Горшкова. Прошел всего час. И все-таки начдив то и дело посматривал в ту сторону, где петляла между деревьями тропа, по которой ушел отряд.
Над позициями все еще висела томительная тишина. Враг, вероятно, сейчас перегруппировывался, подтягивал новые части. Что ж, пусть копит силы — только бы подольше длилась эта передышка. Тогда, может быть…
Отряд, вероятно, уже добрался до болота, Теперь самый трудный участок — открытая местность. Потом будет полегче. Может быть, и удастся проскочить. Во всяком случае, Горшков сделает все, чтобы выполнить задание. Конечно, если…
«Если» много: если пройдут, если потом выберут удачное место, если враг не разгадает маневр…
И вдруг все — голоса людей, шорох листьев, стоны раненых — потонуло в грохоте разрывов и выстрелов: началось!
Цепи колчаковцев шли одна за другой, падали, сметенные пулеметным огнем, откатывались назад, а на смену им уже шли новые. Колчаковцев поддерживала артиллерия. Несколько снарядов разорвались в центре обороны, разметав повозки.
Замолчал пулемет на левом фланге, с правого прибежал связной: кончаются патроны.
А атаки колчаковцев следуют одна за другой. Между атаками — шквал артиллерийского огня. И снова одна за другой движутся цепи наступающих.
Все меньше и меньше оставалось людей в окопах. А белые увеличивали натиск с каждой минутой. Сколько еще можно продержаться? Час? Полтора?
Отряд, ушедший в обход, видимо, не дошел до места. Значит, остается одно: стоять насмерть.
И вдруг на секунду, может быть, даже на какую-то долю секунды — так бывает даже в самом горячем бою — стихла стрельба. Тишина длилась какое-то мгновение, но его оказалось достаточно, чтобы услышали бойцы за лесом отдаленное «ура». Послышалось? Нет.
— Наши! — словно вздох облегчения пролетело над позициями красных.
Теперь все решала внезапность. Блюхер выхватил маузер и выскочил из окопа.
— Вперед! В атаку!
Забыв про усталость, ринулись бойцы на растерянных белогвардейцев. Колчаковцы не понимали, что происходит. Им казалось, что на помощь красным подоспели свежие силы и теперь уже не блюхеровцы, а они попали в окружение. А перекрестный огонь косил их ряды…
Кажется, все было сделано для того, чтобы разгромить красных и захватить неуловимого начдива. Тобольская знать уже готовила банкет в честь этого события.
Но и на этот раз Блюхер выскользнул из подстроенной ему ловушки. И не только вывел части 51-й дивизии из окружения, но и спутал все планы белых. Тобольск оказался под обстрелом советской артиллерии. Один из снарядов разорвался на набережной неподалеку от причала, возле которого стоял пароход Колчака. И тогда «победоносный» адмирал втихомолку уехал из Тобольска в места, где он пока еще чувствовал себя в безопасности.
ЧИСТОЕ ПОЛЕ КРЫМА
Блюхер скорее почувствовал, чем увидел, как распахнулась дверь штаба, и обернулся. В дверях, держась за косяк, стоял молодой боец. Даже под слоем пыли, покрывавшей его лицо, было видно, как он бледен.
— Шестая рота отступила, — еле слышно произнес боец. — 456-й полк отходит, несет большие потери. Броневики белых… — Он пошатнулся, но усилием воли заставил себя продолжать. — Связь потеряна… — И медленно стал опускаться на пол.
— Вы ранены? — подхватил бойца Блюхер.
— Легко, царапина… Просто голова закружилась…
— Останетесь в штабе, — сказал Блюхер, почему-то подумав, что бойцу не больше восемнадцати лет. — Отдохнете и, если сможете, сядете к аппарату…
Блюхер вышел из штаба.
Пронизывающий, ледяной ветер гулял над степью…
На юг 51-ю дивизию перебросили в ту пору, когда через теснины крымских перешейков хлынула на Украину армия барона Врангеля. Железной стеной стояли блюхеровцы под Каховкой. А теперь дивизии было поручено сломить вражескую оборону, ворваться в Крым.
Трудно, пожалуй, найти лучшую естественную крепость, чем узкий Перекопский перешеек, соединяющий Крымский полуостров с Большой землей. Но крымским ханам, владевшим когда-то полуостровом, этого показалось мало. Трудами пленных запорожцев соорудили они гигантский — до 8 метров в высоту и 11-километровой длины — вал, названный Турецким. А перед ним вырыли широченный ров, пересекающий весь перешеек и упирающийся одним концом в Черное море, другим — в соленый залив Сиваш.
Вал и ров наглухо запирали Крым с севера. За этот неприступный заслон и бежал со своей армией барон Врангель. А чтоб большевики не выбили его и из Крыма, усилил и без того неприступный Турецкий вал. По всему валу была расставлена тяжелая крепостная и береговая артиллерия, в бетонированных гнездах размещены сотни пулеметов и бомбометов. И все это опутано густой сетью проволочных заграждений.
30 октября 1920 года Блюхер стоял на небольшой высотке и следил, как уходили, растворяясь в предрассветном тумане, полки и роты 51-й дивизии. Уже шел бой на подступах к Турецкому валу, уже грохотала артиллерия, то и дело фонтаны земли поднимались вокруг командной высоты. Блюхер знал — бойцы не остановятся ни перед чем, пойдут на пулеметы, проволочные заграждения, своими телами проложат дорогу другим. Но всего этого может оказаться недостаточным — тысячи людей погибнут, не преодолев вражеских укреплений.
Сегодня поутру блюхеровцы снова пошли в наступление. В штабе непрерывно звонил телефон — командиры сообщали о положении на участках. Наступление, несмотря на яростный огонь врага, развивалось успешно. Шестая рота 456-го полка даже ворвалась на вал. Но удержаться там не смогла.
Уже на пути к штабу начдива перехватил связной.
— Главнокомандующий прибыл!
Блюхер прибавил шагу. Когда он вошел в штаб, Фрунзе сидел у окна и смотрел на багровые всполохи разрывов. Поздоровавшись, он выжидающе замолчал.
И начдив, словно поняв его немой вопрос, сказал то, что уже давно стало убеждением:
— Михаил Васильевич, мне кажется, просто штурмом, только лобовым ударом Перекопа не взять.
Блюхер не знал, как отнесется к его словам главком.
— Я тоже так считаю, — согласился Фрунзе.
Теперь разговаривать было легче.
— Вот что, товарищ Блюхер…
И главком начал говорить о том, сколько раз за истекшие тысячелетия шли бои за Турецкий вал.