Женщина, которая неожиданно оказалась молодой и даже красивой, с тонкими черными бровями, все еще плакала навзрыд.
— Вот так вот я… — слепо тыкала она в свою сумку, рассказывая окружающим, что произошло. — Раскрыла… а он — хвать… Узелочек-то…
— А много ль было у тебя?.. — полюбопытствовала горбатенькая старушка.
— Триста рублей…
— Фи-ить!.. — присвистнул тот самый торгаш, что предлагал утром французские подштанники. — Нашла из-за чего убиваться! Я думал — зарезали кого!
Женщина заплакала еще громче.
— Детишкам… хлеба хотела купить…
Парень, стоявший ближе всех к ней, с длинным кнутом в руке и желтым волнистым чубом из-под лихой кубанки, вдруг щелкнул себя кнутовищем по сапогу.
— А ну, братцы, детишкам на молочишко! — И, сняв кубанку, первым бросил в нее червонец.
Мужики полезли за пазухи, женщины — украдкой — в чулки, за тугими узелками рублевок.
— Так! Так! — приговаривал парень с кнутом. — Благодарствую! Общество — великая сила, товарищ пострадавшая! Так… Кто еще?.. Стоп. Посчитаем.
Он положил кубанку на ближайший прилавок, отставил кнут и, тщательно послюнявив пальцы, стал в присутствии нескольких десятков свидетелей пересчитывать деньги.
— Триста три! Чей трояк, братцы? Неизвестно? Ладно. Это вам вроде процентов, — объявил он, вручая женщине деньги.
Как она благодарила всех, друзья смотреть не стали — они и без того задержались на полчаса.
Зашторенное окно
Генка постучал сначала тихонько, потом громче, потом еще громче и совсем громко… Никто не ответил ему. Генка, выждав некоторое время, ударил в дверь кулаком — результат оказался таким же.
Чувствуя себя виноватыми, приятели вышли во двор и расселись на пустых ящиках, оставленных здесь еще с того времени, когда рядом с квартирой полковника стоял пивной киоск и ограды вокруг двора не было.
— Нас встречать пошел… — грустно подытожил Слива.
Генка раза два провернул вокруг головы кепку.
Фат промолчал.
— А может, он тоже ходил смотреть, как за Корявым гонятся? — высказал предположение Слива. Оттого, что он глядел из-под челки, то есть задрав голову, предположения его всегда казались глубокомысленными.
Генка отправился на разведку. Прошел несколько раз взад и вперед через всю толкучку, хотя это и не имело смысла — полковник тяготился близостью рынка, его силой, наверное, не затащить бы в эту сутолоку. Около тира по обыкновению толпился народ, слышался энергичный голос Арсеньича. Генка впервые постарался не попасться ему на глаза. И тут вспомнил, что Фат обещал проверить, мошенничает Арсеньич или не мошенничает. А как проверить, Генка, увлеченный сначала поручением полковника, затем преследованием Корявого, забыл спросить.
Именно этот вопрос задал Генка Фату, когда вернулся из разведки.
— Да просто, — сказал Фат. — Заберемся ночью и проверим.
— Как… заберемся? — Слива даже поперхнулся.
— Оторвем одну дощечку в стене — это плевое дело — и заберемся, — очень просто разъяснил Фат.
Слива достал свой знаменитый платок и подул в него через нос. Слива после неудачного знакомства с дубинкой садовладельца стал осторожно относиться ко всякого рода противозаконным операциям. Это потому, наверное, что ему меньше всех досталось. Если бы Сливе на две недели отшибли руку и до крови пробили бы затылок — он понял бы, что все, в конце концов, можно пережить.
— Мы ж не воровать, а проверить только, — сказал Фат, для которого личная правота значила больше, чем все писаные и неписаные законы на земле.
Они поговорили еще о том о сем, но разговор не клеился. Даже предстоящий дома нагоняй беспокоил меньше, чем то, что полковник до сих пор отсутствовал.
Они молчали уже минут десять, когда Слива вспомнил о руке полковника, которая ныла, хотя ее и не было. Вдруг с ним припадок какой-нибудь? Эта мысль встревожила друзей. Но тут Генка спохватился:
— Если припадок — зачем бы он окно зашторивал?
Генка точно помнил, что, когда они были в комнате полковника, занавески на окне были раздвинуты.
Опять минут десять помолчали.
Наконец Генка сам не выдержал.
— Давайте заглянем?
Фат взял ящик и потащил его к окну. Одного оказалось недостаточно, и на первый ящик взгромоздили сверху второй.
Фат, забравшись на это сооружение, минуты две пристально вглядывался в полумрак комнаты.
— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Генка.
И вдруг Фат сделался белее стены. Отшатнулся от окна, глянул своими чуточку раскосыми глазами вниз, на Генку и Сливу, но как бы не заметил ни того, ни другого и спрыгнул на землю. Брови его срослись у переносицы, губы вздрагивали.