Разок пришлось шлепнуться носом в землю, когда выскочила в просвете между тучами молодая луна.
Потом опять стало темно.
Фат пробрался на свое место и устроился почти по-домашнему: тепло, уютно, можно бы даже поспать…
Быстро или медленно шло время — Фат не мог бы сказать. Время давало о себе знать единственный раз — когда гасла электрическая лампочка у дальних выселков.
Когда дежурили вместе с Генкой, не так чувствовалось одиночество, хотя они и не могли в случае надобности помочь друг другу.
Фат не поверил своим глазам, когда в конце огородов со стороны пустыря мелькнула чья-то фигура.
Фат распластался на своем мешке, словно хотел втиснуться в землю.
Минуту или две опять ничего не было видно.
Силуэт человека едва проглянул уже в десятке метров от Дролиной усадьбы.
Человек обошел огород с противоположной от Фата стороны.
Фат напряг зрение до предела, но ничего, кроме черной массы, разглядеть не мог.
Эта масса приблизилась к углу двора, повернула и вдоль забора направилась к калитке.
Неизвестный оказался теперь лицом к Фату. И по широкой, почти квадратной фигуре, и по тому, как тяжело переставлял человек свою трость, Фат догадался: «Толстый!» Мышцы его напряглись, а брови сдвинулись до того, что стало больно у переносицы.
Толстый двигался вплотную к забору, теряясь на его фоне, и, когда притиснулся к узенькой дверце, не постучал: видимо, у Дроли был звонок или какая-нибудь другая сигнализация.
Дверца открылась без скрипа. И так же бесшумно захлопнулась, пропустив Толстого…
Фат не успел передохнуть, как дверца опять распахнулась.
Первым вышел из нее Толстый и сразу же притиснулся к ограде, за ним — Дроля.
— Скобарь надувает на грошах — надо прижать, — донесся до Фата приглушенный голос. Это — Дроля.
— Весельчак выяснит сегодня.
— Привет Гвардейцу…
— Угу… — И Толстый прежним путем двинулся прочь от дома № 8.
О, как бы Фат проследил за ним: полз бы ужом, прыгал бы кошкой!.. Но Дроля не ушел во двор, а остался у калитки и долго напряженно вглядывался в темноту даже после того, как силуэт гостя уже растворился где-то около пустыря. Потом неслышно подкрался к углу забора и быстро исчез за ним, очевидно, проверил, нет ли слежки.
Фат думал, он станет обходить двор со стороны улицы, и хотел вскочить, попытаться еще догнать Толстого, но Дроля опять вынырнул из-за угла и, пройдя мимо дверцы, вплотную приблизился к соседскому забору, за которым лежал Фат.
Если бы в это время на секунду вынырнула предательница луна — ни расшнурованные ботинки, ни сомкнутые для прыжка мускулы не спасли бы Фата…
Может, Дроля заметил здесь что-нибудь подозрительное еще днем? Но Фат старался не оставлять за собой ни малейшего следа…
Не меньше минуты стоял Дроля над головой Фата, затем прошелся вдоль дома по направлению к улице, как, видимо, сделал это и с противоположной стороны. Вернулся. Опять на время задержался у дверцы… Потом неслышно исчез во дворе.
Что-то необъяснимое удержало Фата на месте…
Осторожным и хитрым был Дроля.
Минуты через две-три, когда в тишине казалось уже, что все опасности позади, бесшумная дверца еще раз открылась, и Дроля выскочил со двора наружу. Опять пристально оглядел темноту, опять добежал до угла дома — словом, повторил весь свой маневр заново.
Хорошо, что хозяйская собака привыкла к Фату с первого раза и не лаяла… Когда Дроля ушел вторично, Фат выждал для верности не меньше двадцати минут.
Осторожно скатал мешок, осторожно подлез под верхнюю жердь изгороди и, согнувшись почти до земли, тихо-тихо — так, что и сам не слышал своих шагов, добрался до пустыря.
Он никогда еще не бегал так быстро, как бежал в этот раз.
А квартала через два раскаялся, что ушел раньше срока… Едва не повернул обратно.
Новые открытия — новые проблемы
Сначала пришел Слива. Фат вернулся позже.
Разговаривали тихо, чтобы не потревожить спящую Катю.
Генка торжествовал, оттого что смутная догадка его получила теперь самое веское подтверждение, и досадовал, что не ему выпала удача разведать это.
До прихода Фата Генка был убежден, что Слива напал на след Купца. Но Фат заявил, что именно торгаш, которому Слива передал тряпки, известен на базаре под кличкой Скобарь.
Отсюда можно было не сомневаться, что Весельчак — это щербатый Сливин «приятель».
— Краденое сбывает… — сквозь зубы проговорил Фат.
— Так, может, в милицию их? — глубокомысленно спросил Слива, ставший из-за своей бездумной глубокомысленности фигурой номер один в триумвирате.