— А вдруг выдашь?
Корявый оттолкнулся от плетня так, что ивовые прутья прогнулись и затрещали.
— Слушай меня, собака! И передай своему Купцу, что Корявый десять раз бывал у мусоров, но всегда выворачивался и никого пока не выдал!
— Потому что некого было выдавать…
Генка услышал звук удара по лицу.
— Ладно… — сказала женщина. — Это сойдет… Об этом разговор особый… Последнее слово: уезжаешь?
Корявый долго молчал.
— Куда я попрусь… — Голос его зазвучал не так уверенно, как раньше. — Скрутят на первой станции, еще хуже, зачем когти рвал?.. — Корявый явно струсил после своего удара и как бы оправдывался теперь.
— Уезжай, куда хочешь, и быстро! Пока милиция ходит вокруг да около! Тебя не ищут, не дрожи! У них по горло других дел, чтобы гоняться за тобой из-за какой-то царапины, когда и свидетелей-то ни одного не найти уже! Но могут наткнуться случайно. А этого не должно быть.
Возможно, подействовали ее слова или что-то другое, но к Корявому опять вернулось упрямство.
— А! — вдруг с яростью сказал он. — Плевал я на все! Никуда я к черту не побегу сейчас! А уеду, так спокойно. Что я, будто у меня двадцать легавых на хвосте — кинусь сейчас драпать по шпалам!
— Ну, гляди… — сказала женщина своим прежним спокойным голосом. — Болтать некогда… У меня в одиннадцать последний автобус.
— Ага! — обрадовался Корявый. — Тебе не хочется ночевать под кустом! Тебя Купец ждет на мягкой перине! А Корявый — топай!
Она прервала его:
— Ладно… Делай как знаешь. А по старой дружбе предупреждаю: с Купцом не связывайся.
— Здорово он тебя купил.
— Купил, конечно… Зато живу как сыр в масле. Бывай. А к Дроле возвращаться не советую. Пока. — Она легко оттолкнулась от плетня и зашагала в ту же сторону, откуда пришла.
Корявый постоял минут пять в одиночестве, потом — сутулый, руки в карманах — медленно побрел в том же направлении.
Генка прянул от земли и ринулся через сад, ко двору Тоси.
Он еще не знал, что будет делать дальше, потому что его колотила дрожь после долгого напряжения. В голове, мельтеша и перепутываясь, прыгали какие-то обрывки вместо мыслей.
Возможно, через Тосин двор и соседний огород он задами обежал бы квартал и от перекрестка подглядел бы, куда направляется Корявый, или успел бы на автобусную остановку, что возле станции, — проследить, куда едет женщина с красивыми тонкими бровями…
Но, прыгнув через ивовый Тосин плетень, отделявший двор от сада, он столкнулся с женщиной лицом к лицу, и громкий возглас «Кто это?!» приковал Генку к земле.
Глупость
Сумятица в Генкином мозгу удесятерилась бы, знай он, что произошло в этот вечер со Сливой через полчаса после того, как взошла луна. Ее-то и разглядывал Слива, дежуря на почтительном расстоянии от перекрестка улиц Капранова и Салавата Юлаева, когда чья-то могучая рука взяла его за шиворот и слегка приподняла над землей.
— Ой-ой! Дяденька! — закричал Слива.
Ноги его опять обрели опору.
— Кого поджидаешь, малый?
Слива быстренько обернулся. Перед ним стоял мужик в телогрейке с разорванным хлястиком — тот самый мужик, что, по расчетам Генки, должен был бы находиться в это время у Дроли.
— Никого не поджидаю, — сказал Слива. — А чего вы трогаете.
Слива даже испугаться не успел, оскорбленный таким наглым обращением с воротником его единственного пальто.
— Ну, ну… — прорычал мужик. — Ты еще поговори у меня… Какой вечер, вижу, торчишь здесь. Может, стибрить что хочешь? — И мужик зажал в кулаке отвороты Сливиного пальто.
— Ничего я не хочу тибрить! — заканючил Слива. — Я пятна на луне изучаю! Я хочу астрономом быть! Может, отсюда самое удобное пятна изучать! Вы же не знаете?
— Я вот другой раз дам тебе пятна, если будешь около моего дома крутиться… А ну, марш!
Слива не заставил уговаривать себя и рванул по улице Капранова в сторону бывшего монастыря.
Потом вспомнил о своих обязанностях разведчика, свернул в ближайший переулок и осторожно выглянул из-за угла.
Мужик стоял на прежнем месте.
Лишь минуты через две он по теневой стороне улицы двинулся к перекрестку.
Слива обежал квартал, чтобы заметить, в какой дом зайдет мужик, но опоздал и, часто озираясь (так что аж заболела шея), проторчал до назначенного времени без пользы.