— Шелл Скотт, — представился я. — Я хотел бы повидать мистера Госса.
— Он вас примет, — пепел с конца его сигареты упал на кожаную куртку и рассыпался по ней, он даже не побеспокоился стряхнуть его.
Я шагнул на палубу.
— Где я могу найти его?
Он указал через плечо большим толстым пальцем с коротким грязным ногтем.
— Наверху, на мостике, приятель.
Сигарета дымилась так близко от его губ, что казалось, будто он курит сам фильтр, но он этого не замечал. Похоже, что он просто съедал окурок, когда он становился еще короче. Меня несколько озадачила легкость, с которой я добился аудиенции у Госса, но сейчас было некогда раздумывать над этим. Я прошел вперед, поднялся на мостик и вошел в рубку. Палуба в рубке была отполирована до блеска, стены великолепно отделаны черным деревом. Слева от штурвала стоял низенький диванчик, обитый красной кожей, перед ним — небольшой стол. За столом, обнимая обеими руками высокий запотевший стакан, сидел сам Роберт Госс.
Он оказался еще крупнее, чем прошлой ночью. Черные густые волосы на его руках казались еще жестче, словно свиная щетина. Тяжелые веки свисали на глаза, тяжелый рот свисал на подбородок, все его лицо свисало вниз на короткую бычью шею еще сильнее, чем тогда, когда я впервые увидел его. Но все остальное выглядело вполне респектабельно и казалось на своих местах. На нем была капитанская фуражка с черным козырьком, украшенная венком из золотых листьев, синий форменный китель со сверкающими медными пуговицами, белые габардиновые брюки и белые кожаные туфли.
Он выглядел так, словно в любой момент готов был поднять якорь и отправиться под всеми парусами в бар клуба Бальбоа-Бэй.
— Хэлло! — сказал я. — Вот мы и снова встретились!
— Добрый день, мистер Скотт. Что привело вас на борт?
Голос у него был вежливый и любезный. Он даже попытался изобразить на своем лице некое подобие улыбки, которая здорово смахивала на улыбку гориллы. Он старался, но он просто не мог заставить себя играть роль как следует. Сколько бы усилий он ни вкладывал в игру, ему ни за что не удалось бы убедить меня в том, что он находит мой визит очаровательным.
— Так, несколько вещей, мистер Госс, — сказал я. — Убийство, во-первых. Ну и парочка других мелочей.
— Убийство? И кто же он, этот несчастный человек?
Я ухмыльнулся. Он был далеко не блестящим мыслителем, но колесики в его голове, тем не менее, со скрипом повернулись, и он сообразил, что допустил тактическую ошибку в первом же раунде. Уголки его рта опустились, и когда ему удалось снова поджать их на место, результат оказался еще менее удовлетворительным, чем до этого.
— Он? — переспросил я. — А может быть, это была она? Бедная маленькая старушка, убитая во время уличного происшествия?
У меня было такое впечатление, что он напрягает сейчас все силы, чтобы удержаться и не броситься на меня. Но он продолжал сидеть на месте улыбаясь, как человек, у которого болят зубы.
— Я имею в виду Крейга Велдена, конечно, — продолжал я.
— Почему «конечно»?
— Потому что он был с вами прошлой ночью, когда я случайно наткнулся на вас.
— Вы ошибаетесь, Скотт.
— Я видел его прошлой ночью. Я видел его снова несколько часов назад. Он несколько изменился, но я все же узнал его!
Госс потянулся к кожаному дивану и поднял с него пакет в коричневой бумаге, который до сих пор лежал вне поля моего зрения. Он хотел что-то сказать, ко остановился, глядя мимо меня в сторону двери.
Я обернулся. Тяжеловес, встретивший меня у трапа, стоял на пороге, засунув большие пальцы рук в карманы своей коричневой куртки.
— Все в порядке, Чан, — сказал ему Госс. — Идите обратно!
Здоровяк кивнул, неуклюже повернулся и скрылся за дверью.
Госс обратился ко мне, все еще стараясь сохранить любезную мину.
— Послушайте, Скотт! Вы, ей-богу, ошиблись, вот и все! Я не сомневался в том, что вы видели Велдена в морге. Я слышал об этой ужасной истории, которая произошла… э… об этом трубят все газеты и радио. Я узнал об убийстве уже сегодня утром. Но Велдена не было здесь прошлой ночью.
— Угу.
— Я помню, как вы ворвались в каюту. Я сидел там с Джо Наварро за стаканчиком грога…
— Наверное, я был в стельку пьян: мне показалось, что там было вдвое больше народу!
Он ухмыльнулся. На этот раз это выглядело естественно, напоминая ухмылку волка, собирающегося вонзить зубы в жирную баранью ногу. Возможно, он предположил, что я играю ему на руку, подсовывая ему подходящую лазейку, потому что он, словно эхо, подхватил мои слова:
— Ну, разумеется, пьян! Немного переложил за воротник, э? Вот и двоилось все в глазах, верно, Скотт? Хе-хе! Это мне нравится. Вот держите!
Он толкнул мне через стол коричневый пакет.
Подхватив его, я с безразличным видом спросил:
— Просто ради любопытства: кто был тот четвертый, который мне померещился? Высокий седой мужчина. Довольно представительный тип!
Он покачал головой:
— Только я и Наварро!
Я посмотрел на пакет. На лицевой стороне его было написано мое имя и мой адрес в Спартанском отеле.
— Разверните, Скотт, это ваше. Я не ожидал вашего визита, поэтому приготовился переслать вам это по почте. Собирался позвонить вам и объяснить, в чем дело, если вы сами не догадаетесь. Но мне кажется, идея вам понятна?
Я разорвал обертку. Внутри был бумажник, добротный красивый бумажник ручной работы, довольно дорогой на вид. Он должен был стоить никак не меньше пяти тысяч тридцати или пяти тысяч сорока долларов.
Потому что в бумажнике лежали пятьдесят новеньких хрустящих стодолларовых бумажек. Я развернул их веером и наскоро пересчитал. Кажется, ровно пятьдесят.
И верно, потому что Госс сказал:
— Все правильно! Пять «Джи». Только за то, что вы мне нравитесь!
Да, потому, что ему нравится, когда я считаю только до двух! Я сложил деньги обратно в бумажник, положил его аккуратно на стол и медленно передвинул его обратно.
— Простите, капитан. Я никогда не бываю настолько пьян!
Это было последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Это было то, что сорвало маску любезности с его лица, стерло фальшивую приветливую улыбку и показало мне капитана Роберта Госса таким, каким он был на самом деле.
Никто бы не подумал, что такое отвислое лицо может внезапно окаменеть и превратиться в жесткий гранит. Это было похоже на то, как склоны гор, поросшие зеленой травой, нежными цветочками и кудрявыми деревьями летом превращаются в холодные, угрюмые и мрачные стремнины зимой, с глубокими ущельями, насквозь продуваемыми ледяным ветром. Только для этой перемены требовались не месяцы, она произошла мгновенно. Углы его рта и глаз, складки по обеим сторонам носа и отвислые щеки остались такими же, как и прежде, но теперь они казались вырезанными в камне стальным резцом.
Он не повысил голос. Он не пошевельнул ни одним мускулом. Но слова, которые он произносил, срывались с его губ с такой холодной и зловещей беспощадностью, были настолько гнусны и омерзительны, словно он жевал каждое слово и выплевывал его мне в лицо, как сгустки мокроты.
— Тогда этот день будет днем твоей смерти, Скотт, — он долго молчал, не сводя с меня своих прикрытых тяжелыми веками глаз. — Возьми это, и мы забудем все, что было между нами. Второго шанса не будет! Возьми это!
Я подождал, пока тяжелое молчание между нами не дорастет до своего апогея, затем сказал:
— Я, наконец, сообразил, что с вами происходит, капитан. Вы нуждаетесь з хорошей клизме!
Я было подумал на мгновение, что он намеревается доказать мне ошибочность моего диагноза прямо здесь, на мостике. Я подумал, что его, пожалуй, хватит апоплексический удар вследствие кровоизлияния в мозг. Его губы отвалились от зубов, глаза выпучились так, словно его мозг взорвался, и он весь конвульсивно затрясся. Он пытался заговорить, но сначала был не в состоянии произнести ни слова. Затем он грохнул кулаком по столу и начал медленно подниматься со стула с глазами, дикими от злобы, потрясения и ненависти. И когда он поднялся, слова полились потоком.