Не знаю почему, но я почувствовала что-то враждебное. Мне захотелось убежать, бросить все и спасаться бегством.
Конечно, он думает обо мне, и, разумеется, я это ощущаю — его ненависть, его желание причинить мне зло. Я чувствую, что он повсюду бродит, высматривает, размышляет… Пусть лучше меня посадят в тюрьму и я окончу свои дни там — лишь бы не здесь!
Мальчишки зовут меня. Они уже уходят. Доктор заводит машину. Мне нужно идти. Я разорвала его записку и бросила обрывки в коридоре — в конце концов, какая разница? Сейчас, сейчас спущусь!
Мы отвезли Дженни в город, к копам. Я наблюдал за ней, пока папа вел машину (очень осторожно — из-за гололедицы), — она была очень бледна. Должно быть, еще не пришла в себя после смерти ребенка.
Как и большинство женщин, она готова в лепешку расшибиться ради детей. Я могу преспокойно убить половину города, но только не прелестного невинного младенца с огромными пустыми глазами и противным слюнявым ртом.
В самом деле, люди ничегошеньки не понимают: я уверен, что если бы меня поймали, то гораздо серьезнее наказали бы за ребенка, чем за всех остальных, тогда как это единственное убийство, которое я совершил без всякого удовольствия, просто чтобы сбить всех с толку.
Папа был мрачен. За всю дорогу он не сказал ни слова. Мы болтали о том о сем: о погоде, о футбольном матче, о занятиях, которые скоро начнутся. Джек рассказал сальную историю о своем преподавателе музыки. Дженни внимательно смотрела на него — бедняжка, она пыталась догадаться… Марк выглядел озабоченным, листал какие-то бумаги. Кларк показал нам фотографии своей команды, на которых он с мячом выглядел полным идиотом. Мы здорово посмеялись. Старк решил купить новую программу, мы обсудили цену и все такое прочее. Только папа и Дженни все время молчали. Может быть, папа грустит из-за того, что его телка умерла?
Сейчас полдень. Сижу в кафешке, ем яичницу. Я очень люблю выбираться в город. Здесь ужасно вульгарная официантка, в слишком короткой юбке, с грязными коленками. Она улыбается мне. У нее большой ярко-красный рот. Девчонки всегда бегают за мной, это так скучно. Я пишу, не глядя на нее. Нарочно скорчил недовольную физиономию.
Из окна видно комиссариат. Мы должны забрать Дженни в час дня, если ее к этому времени отпустят. Если нет, папа отвезет нас домой. Полчаса назад он вошел в комиссариат, чтобы узнать, как там дела.
Эта сука официантка действует мне на нервы! Я становлюсь грубым. Мама этого не любит. Нужно следить за собой. Меня словно распирают изнутри грубость и злость. Кажется, будто зубы превращаются в клыки, и хочется кусать всех вокруг.
Официантка приносит мне счет и как бы невзначай задевает меня ногой. Я быстро отодвигаюсь — не люблю, когда меня трогают. Она непрестанно пялится на меня. Наверное, думает, что начну к ней клеиться, потому что на ней обтягивающий пуловер… Дура несчастная, я не такой, как другие! Она не видит, что я не такой, она хочет, чтобы я ей показал, на что способен, — вот чего ей надо. Нет, не сейчас, сейчас это слишком опасно. Нужно подождать, немного подождать. Когда умрет Дженни, будет гораздо легче. Тем более что они задержали этого Эндрю. Когда его приговорят, будет поспокойнее.
Дженни и папа только что вышли из комиссариата и направляются к машине. Сейчас я к ним присоединюсь.
Смотрите-ка, у меня в кармане пальто записка. Значит, он сидел рядом со мной в машине? Я сидела между Марком и Джеком, а потом шла к дому между Старком и Кларком, так что они тоже вполне могли это сделать, если учесть, какие большие карманы у моего пальто…
Кроме того, меня собираются обвинить в непредумышленном убийстве.
Я предъявила фальшивые документы. Но, думаю, копы быстро выйдут на след. Надо сматываться отсюда. Лейтенант очень расстроен. Он сказал, что пытался меня защитить, но его начальник убежден в моей виновности. Они думают, что это был несчастный случай, и поэтому меня отпустили. Они собираются снова всех допросить, но никогда не узнают истины, поскольку все были пьяны… Мне посоветовали обратиться к адвокату — какому-то типу из города. Как будто этот несчастный адвокатишка поможет мне спастись!
Итак, он сидел в забегаловке. Она находится на площади справа от комиссариата. Джек появился слева, и следом за ним, через три минуты — Кларк. Это было ровно в час. Затем с противоположной стороны площади показался Старк в наушниках от плейера, а сзади к нам подошел Марк с портфелем в руках. Ни один из них не появился со стороны кафе — значит, ему пришлось сделать крюк и только после этого присоединиться к остальным.
В машине Джек рассказывал о своих занятиях. Они закончились в 12.30, так что он никак не мог быть в кафе в полдень.
Старк тоже был на занятиях. Потом он пошел на каток и взял билет на 11.30. Я вспомнила об этом, потому что он сказал, что пришлось купить билет на два часа — ему столько было не нужно — и что ужасно глупо не продавать билеты на меньшее количество времени… Но я не знаю, когда он на самом деле ушел с катка.
Марк до последней минуты был с клиентом. Проверить это я, разумеется, не могу. Доктор находился в комиссариате — вот кто вне всяких подозрений. Что касается этого быка Кларка, он сказал, что тренировка продолжалась дольше обычного из-за воскресного матча, но это тоже ничем не подтверждается.
И потом, если он написал, что сидел в кафешке, это вовсе не значит, что так оно и было. С таким же успехом он мог быть на углу улицы или в кабинке общественного туалета.
Сегодня на обед мама приготовила мясо с гарниром из моркови — очень вкусно, на сей раз хорошо прожарилось, не то что мясо, которое готовит Дженни, — оно всегда с кровью.
Скоро Дженни будет предъявлено обвинение. Папа сказал нам об этом, когда она открывала дверь, а мы все еще толпились вокруг машины. Он сообщил об этом быстрым шепотом. Причиной тому стало анонимное свидетельство. Интересно, кто же тот лжец, который его написал?
Я спросила лейтенанта, не приходило ли в полицию анонимное донесение. Он замялся: «Расследование продолжается…» — «Но вы подозреваете кого-то, кто мог его прислать? Пожалуйста, скажите мне — вы не представляете, как это важно для меня!» (Я держала его за рукав, и он весь покраснел, бедняга.) «Но ведь вы и в самом деле были пьяны…» — «Скажите мне, кто это написал, только назовите его имя, и я вам все объясню».
Тут вошел капитан. «Я вам позвоню, — шепнул мне лейтенант, — позвоню, как только смогу. Рассчитывайте на меня».
И вот я жду.
Когда я была маленькой, то всегда думала про себя: случись мне противостоять хоть целой армии (полицейских, врачей, пожарных), чтобы спасти человека, которого я полюблю (только бы это скорее произошло, только бы мне дали его увидеть!), я сделаю все, что угодно, я буду вламываться в их кабинеты, буду кричать, буду с ними драться, пока они не уступят… А сейчас, когда мне нужно спасать саму себя, я ничего не могу сделать.
Звонит телефон. Может, это лейтенант?.. Кто-то снял трубку. Пойду посмотрю.
Звонит телефон. Кто-то взял трубку. Я слышу, как Дженни спускается — бум-бум-бум, — словно стадо слонов с грохотом несется вниз по лестнице. Внизу разговаривают. Может быть, нам тоже спуститься? Дженни возвращается наверх. Проходит мимо моей двери. Заходит в свою комнату. Целый день в ожидании. Я начинаю испытывать нетерпение. Надо еще раз все проверить.
Звонил отец Шерон. Он разговаривал с доктором. У доктора смущенный вид.
Я приняла решение. После ужина пойду в гараж, тайком выведу машину и уеду. Завтра буду уже далеко. Раз уж мне светит тюрьма, не грех попробовать смыться. Если ехать всю ночь, к рассвету можно добраться до какого-нибудь аэропорта, сесть в самолет и улететь — все равно куда.