Лужёные глотки умудрялись переорать тарахтящую и завывающую технику. Михаил дошёл почти до середины ствола, когда почувствовал, что ещё немного — и дерево начнёт падать. На самом деле ствол не отпиливается полностью. Остаётся некоторая полоска целой древесины, которая сама ломается при падении ствола. Дождавшись, когда порыв ветра наклонит крону в нужную сторону, мужчина подпилил ещё пол-сантиметра. Растение не выдержало.
— Береги-и-сь! — Вопль перекрыл скрип и треск ломающегося дерева.
Михаил вытащил пилу и отскочил на несколько метров назад. Соскользнувший с курка палец благополучно заглушил инструмент. Рядом моментально оказался Андрей, бросивший шест. Не шевелясь, мужчины смотрели, как лесной великан медленно скользит к земле, обламывая ветви соседних ёлок. Завораживающее зрелище. Направление падения задали вдоль границы, чтобы и упасть могло, и не повредило постройки. Дерево, постепенно ускоряясь, с треском и грохотом достигло земли. Несколько раз сыграл и успокоился толстый комель. Нижняя часть сосны лежала вдоль границы переноса, а вершина попала между деревьями, по касательной уйдя в глубь леса. Причём на виду осталось максимум четверть длины — высота деревьев в несколько раз превышала диаметр участка.
— Отлично получилось! — Заорал Андрей.
Парни закричали и запрыгали, возбуждённые победой человека над лесным гигантом.
— Давай передохнём, а то передо́хнем. — Предложил Михаил.
Сходили, похвастались перед жёнами, хотя те сами прекрасно всё увидели и услышали. Но такова природа мужчин — обязательно надо похвастаться. Чтобы, значит, удивились и похвалили. А то и приласкали.
Вдохновленные поцелуями девушек, парни вернулись к работе.
— Предлагаю теперь это дерево повалить, — сказал Михаил. — И вообще, пойти по кругу. Тогда получится завал из деревьев. Чтобы всякое зверьё к нам не лазило. Когда ветки высохнут, пройти через острые сучки будет трудно. И шума много.
— Давай! — Согласился Андрей. — А я предлагаю «Группу крови».
— Какую именно группу?.. А! Дошло. Запевай!
Под Цоя, которого вспомнили на удивление много, свалили ещё несколько деревьев. Не всегда получалось направить туда, куда хотели. Разброс иногда достигал тридцати градусов. Но хотя бы в дом не попали. К вечеру закончили половину периметра. Как раз закончился бачок. Когда пила зачихала, Михаил решительно закрыл краник бензобака.
— Всё! Баста, карапузики! Кончилися танцы. Мать! Встречай работников пилы и топора! Ужин готов?
Тело ломало с непривычки, но боль не замечалась, компенсированная гордостью от проделанной работы. Хотя общую усталость никто не отменял. Лесорубы повалились на лавку возле крыльца и облегчённо откинулись на дощатую стену.
— Фух! Завтра доконаем периметр. Потом уберём всё с крыши. А потом… Вот как лучше? Сделать засеку возле огорода или починить крышу? Если на участок будут шастать, то лишимся урожая. А если будет дождь, то зальёт крытый двор. С другой стороны, двор — фигня, а крыша дома цела. Согласен?
— Логично. Тогда после очистки дома пойдём к скале. Лишь бы хватило бензина.
— А вот это — самая больная тема… — В этот момент девушки поставили подогретый ужин, который уже больше часа дожидался едоков. — Оленька! Лапонька! Вот это я понимаю — еда!
Перед каждым лежал кусман мяса в два кулака размером.
— Знаешь, что мы забыли? — Михаил, кидавший в рот кусок за куском, сумел ненадолго остановиться. — Мы забыли о коптильне.
— А мы не забыли, — скромно сообщила Ольга.
Девушки сидели напротив и с удовольствием смотрели, как насыщаются голодные мужчины.
— Мы подкидывали понемногу сырых щепок, которые ты оставил.
— Оленька! Золотце моё! — Патетически заорал Михаил. — Какая ж ты у меня!.. Дай я тебя расцелую!
— Ешь, давай, клоун! — Засмеялась жена.
Остальные тоже улыбались, глядя на это представление.
Громкие звуки разбудили Мишку, спавшего под скамьёй в виду уничтожения жилой площади. Собакен выскочил наружу и уставился на хозяина, мало того, что вышедшего рано поутру, но ещё и занявшегося странными голосовыми упражнениями. И руками машет — жуть какая!
Михаилу не спалось. После вчерашней нагрузки организм ломало. Он проснулся на рассвете с жуткой ломкой в суставах. Эх, старость не радость! И мужчина, чтобы взбодриться, снова закрутил руками и заорал: