Вероника Карпенко
Четверостишие
Пролог
Повсюду, куда ни глянь, лишь бесконечная ширь холмистых пейзажей. Сияющей лентой убегает вдаль железная дорога. А вдоль нее выстроились в ряд, и приветливо машут пассажирам своими ярко-алыми лепестками южные маки.
Наблюдать эту живописную картину с верхней полки вагона было заманчиво. Но Яна в окно не смотрела! Она изучала ногти. Те были ровно острижены, и аккуратно закруглены по краям. В ушах наперекор поездной суете играла любимая музыка. И потому, когда в купе вошла проводница с дежурным вопросом: «Кто будет чай?», Яна её не услышала. Она продолжала смотреть, как мимо окна ускользает пейзаж. И казалось, что это вовсе не поезд мчится, а мир за стеклом движется. Так стремительно унося её все дальше от дома. Все ближе… к нему.
Лежа на животе, её легкое тело мерно двигалось в такт железнодорожному ритму. И стороннему наблюдателю невозможно было увидеть сквозь притворное равнодушие, какие страсти кипят у неё на душе. Янка, в который раз ощупала пальцем ногтевые пластины. Буквально физически ощущая, как пробуждается к жизни с таким трудом заглушенное чувство. И превышающей все нормативы дозой клокочущего адреналина, разбавляет горячую кровь.
Она закрыла глаза. Она не хотела их закрывать! Но, стоило ей это сделать, и картины последней встречи возникли из памяти, одна за другой. И точно в тот раз… Как будто бы наяву. Она ощутила его дыхание. Этот бешеный ритм колотящегося под кожей сердца. Желание оттолкнуть… Наравне с неуместным, но таким отупляющим разум желанием сдаться. Она вспомнила, какой отчаянно жесткой была его страсть. Как мужская ладонь сковала затылок. Как пальцы его утопали в её спутанных волосах, не давая возможности отстраниться. Он целовал, причиняя боль! Словно хотел наказать за что-то.
Яна вспомнила… И пульсация сладкой рябью пробежала по коже. Она услышала, как участился пульс. Радуясь теперь, что её раздобытая верхняя полка скрывает эмоции от посторонних глаз. Что он сказал ей тогда? Прошептал. Прорычал прямо в губы! «Это сильнее меня», – стоило вспомнить, и голос его так отчетливо прозвучал в голове. Вклинился в ритм плейлиста. А что сказала она? Хотя… Едва ли в тот момент она могла говорить! Все её тело сделалось ватным. Вот, как сейчас…
Яна спрятала в куцей подушке свое раскрасневшееся лицо. Ну, кому нужна была эта поездка? Ведь могла отказаться! Придумать нелепую оговорку, свалить все на загруженность, притвориться больной. Так нет же! Она, подобно ребенку, вновь лезла в холодную воду. Желая испытать на выносливость свой организм. И вот! Рецидив, вполне ожидаемый, стоит сказать, уже заявил о себе. И чем меньше она старалась думать о будущей встрече, тем острее ощущала мандраж. И чем ближе был пункт назначения, тем сильнее стучало в висках…
Поезд подался вперед и застыл. Словно выдохся. По бетонной платформе, как будто по плацу, чеканя шаг, уверенно двигались люди в форме. «Граница», – подумала Яна, не испытав при этом ни капли волнения. Наоборот! Ей хотелось, чтобы её ссадили с поезда. Чтобы оставили здесь. В голове промелькнула абсурдная мысль – спрятать паспорт. Рискуя попасть в «черный список», а то и вовсе – в тюрьму. И пускай! Ей просто очень хотелось, чтобы кто-нибудь положил конец этой поездке.
Дверь купе отодвинулась, и в проеме возникло суровое лицо пограничника. Он окинул взглядом присутствующих и бесцеремонно вошел, пропуская вперед поводок. Четвероногий напарник, рыжий пес ростом с мелкого пони, безучастно повел влажным носом. Ярко-розовый кончик его языка дрожал, свешенный на бок между рядами острых зубов.
В купе воцарилось молчание. Будто в сумке у каждого было что-то запретное. Соседка «этажом ниже», как раз приступившая к трапезе, изъявила желание поделиться. Она извлекла колбасу и обратилась к служивому:
– Будешь?
– Оставить! – вместо собаки ей грозно ответил седой пограничник. Он дернул за поводок и пес, нацеленный на угощение, с досадой сглотнул.
– Простите, – смутилась женщина и, сунув в рот кусок колбасы, проглотила его не жуя.
Пограничник больше не сказал ни слова. Он исчез также молча, как и появился, задвинув наглухо дверь купе. С его уходом женщину прорвало.
– Подумаешь, какая персона! – в сердцах возмутилась она. Стараясь, однако, говорить приглушенно. – Колбаса-то не из дешевых!
– Ему нельзя, он на службе, – терпеливо ответил сосед. Он вздохнул и привалился спиной к утрамбованной за ночь подушке. Навскидку мужчине было лет сорок. Но усталость отпечаталась на лице, добавляя ему возраста. Коренастый и крепкий, с заметной лысиной, отвоевавшей затылок, он и сам походил на военного. Только в отставке. Возможно, этим объяснялась его благородная выдержка.