– Ну то собаки, не так страшно, – улыбалась сквозь слезы жена. – Господи, за что счастье-то мне такое…
Женщины засобирались в кино. Жена надела новый японский костюм, который бесполезно висел в шкафу много лет.
В кино Иван гордо шел первым, чтобы все видели. Сзади слышался шепот жены.
– Теперь каждый день в кино ходить будем. А в воскресенье в театр…
– Держи карман шире, – шипела теща. – Посмотришь – сейчас в кине пива назюзится.
Но Иван не назюзился. Отвернувшись от буфета в сторону, на стенды «Новые фильмы», он прошествовал в зал мимо любимого пива «Московское оригинальное».
Фильм попался хороший, про то, как городской таксист чуть было не соблазнил сельскую дамочку. Ивану ситуация очень понравилась, и он громко переживал за собрата шофера.
– Жми! – чуть было не кричал Синицын. – Давай! Эх, лопух… – огорчился он, когда дело не выгорело.
Жене фильм тоже понравился.
– Чувствительный, – сказала она.
Теща молчала, поджав губы. За ужином теща высказалась.
– Все они такие, – сказала она. – Кобелями были, кобелями и останутся.
– Кого ты имеешь в виду? – спросила жена.
– Мужиков.
– Тут другое дело – тут любовь, – не согласилась дочь.
– Любовь… Знаем мы эту любовь… Ты вот лучше за своим муженьком посматривай, а то будет тебе любовь… На Плющихе.
– А что мой? Мой ничего…
– Тоже шофер. Не зря их в кино протащили. Так то таксист, ему деньгу зашибать надо, и то время нашел, а твой весь день сачка давит. Поневоле зашуруешь.
– Что-то вы не то говорите, мама, – сказал Иван, обгладывая куриную кость.
– Знаю, что говорю. Не зря про шофера кино показали. Может, тебя и вывели на чистую воду, только под другой фамилией.
– Вы бредите, мама, – сказал Иван вежливо.
– Небось застукали твоего сизаря на Плющихе, возле трех тополей, вот и сочинили кино, – теща все больше и больше входила в роль конферансье.
– На Плющихе нет никаких тополей. Один был, да и тот поломали, четвертинка осталась.
– Ага! – обрадовалась теща. – А ты откуда знаешь?
– Проезжал мимо.
– Ага! Проезжал!
– Ну и что? Проезжал. Мне уж по Плющихе и проехать нельзя?
– Слышишь, Варенька, – закричала теща. – Он таскается на Плющиху!
– Не таскаюсь, а вожу мимо мясо.
– Мясо! Знаем мы это мясо! Третьего дня в помаде домой заявился!
– В какой еще помаде? – удивился Иван.
– В такой! В рыжей!
– Это не помада, – заступилась за мужа Варенька. – Это килька. Я нюхала. Рыбой пахнет.
– Рыбой! Знаем мы эту рыбу, – не сдавалась теща. – В рыбном магазине она работает, потому твой мужичок и рыбой пропах.
– Я портвейн килькой закусывал, – подал голос Иван.
– А почему он вдруг пить перестал? – теща даже засияла, найдя наконец объяснение Ивановому странному поведению. – Ради нее… Плющихи, пить он перестал. Чтобы после работы ее в лес можно было возить. От инспекции он пить перестал.
Иван даже вытаращил глаза от такой наглости.
– Ах ты, старая карга! – закричал Иван, терпение его лопнуло. – Ради тебя я пить бросил! Ради тебя хожу весь вечер трезвый, как дурак! Сковородку ей еще купил!
– Получай назад свою сковородку! – теща схватила сковородку с жареной картошкой и швырнула ею в зятя. Сковорода просвистела мимо уха Ивана, ударилась в стену и обсыпала Синицына картошкой, словно конфетти.
– Мама! – закричала дочь. – Ты убьешь его!
– Одним кобелем меньше станет, – прошипела теща, уклоняясь от летящей назад сковородки. – Трезвый он пришел… Нашел дурочку. Новую жизнь начал… Знаем мы эту новую жизнь… Я сразу почуяла, тут что-то не так…
… Поздно вечером Иван сидел на пустыре возле «Маруси» в кругу самых стойких приятелей и рассуждал на тему искусства.
– Конечно, искусство нужно людям, – говорил Иван Синицын. – Театры там всякие, романы, кроссворды… Чтобы человек поломал голову в свободную минуту. Но только не кино. В кино все уж очень ясно. Даже до тещи дошло, что к чему.
– Жизнь, она и без кина интересная, – заметила Маруся, высовываясь из пивточки. – Не соскучишься. Мальчики, закрываемся, давайте кружки!
– Это уж точно, не соскучишься…
«Мальчики» философски закивали плешивыми головами и стали торопливо допивать пиво. Каждый из них вот уже, наверно, лет пять не был в кино, а теперь, после Иванова рассказа, не собирался идти туда вовсе.
Наконец-то пивная практика получила свою искусствоведческую теорию.