— Вотъ ужь правда! чуть не громко фыркнула Ольга Елпидифоровна подъ ухо храбраго капитана Ранцева, благодаря которому удалось ей найти удобное мѣсто впереди, между второю и третьею кулисами.
— Чего-съ? оторопѣло спросилъ капитанъ.
— Что въ ея годы объ амурахъ давно пора забыть! пояснила боярышня, смѣло воззрившись при этомъ въ лицо своему обожателю, и тутъ же пустила избока «глазкомъ» на Ашанина, стоявшаго отъ нея въ двухъ шагахъ и неотступно глядѣвшаго на сцену.
Бѣдный капитанъ весь покраснѣлъ отъ воспоминанія, и опустилъ глаза. Ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на лицѣ красавца: онъ будто и не слыхалъ задорныхъ словъ барышни, не замѣтилъ даже ея сосѣдства….
«А какъ золъ-то внутренно, какъ золъ!» промолвила она мысленно, и слегка закусила себѣ губу, не то чтобы не разсмѣяться этой внутренней его «злости», не то отъ досады что онъ ее наружно не показывалъ.
говорила между тѣмъ Надежда Ѳедоровна — Гертруда, и съ такимъ задушевнымъ, захватывающимъ выраженіемъ что сама барышня вдругъ вся обратилась во вниманіе:
Она и Гундуровъ неслись какъ на тучахъ, на мрачныхъ тучахъ проникавшаго ихъ обоихъ чувства безнадежной скорби и отреченія
говорилъ онъ ей, задыхаясь отъ внутренняго волненія:
проговорила она въ отвѣтъ, простирая къ нему руки поразительно вѣрнымъ движеніемъ тоски и отчаянія, и упала въ кресло, закрывъ себѣ лицо этими руками.
«Господи! пронеслось въ головѣ Ашанина, — да изъ нашего представленія дѣйствительно какая-то трагедія для всѣхъ насъ вышла!»
И въ первый разъ со вчерашней ночи что-то жуткое, ѣдкое, уколъ совѣсти по отношенію къ этому бѣдному, оскорбленному имъ созданію, такъ неожиданно трогательно передающему теперь свою роль Гертруды, примѣшалось къ поглощавшей его всего до сихъ поръ мысли объ Ольгѣ Акулиной.
Онъ мотнулъ головой и ушелъ изъ кулисы подальше и отъ нея, и отъ этой «растерзанной» матери Гамлета…..
А «трагедія» въ это время грозила принять весьма комическій оборотъ. Изъ кулисы вышла Тѣнь, сдѣлала медленно шагъ впередъ, другой… остановилась…
Гамлетъ въ неописанномъ ужасѣ схватилъ себя за голову:
— Не позабудь!..
заговорила Тѣнь, попыталась двинуться еще на шагъ — и не могла. Что-то тамъ, въ кулисѣ, держало ее за край мантіи; мантія эта теперь представляла видъ натянутой острымъ угломъ полы садовой палатки… Режиссеръ, замѣтивъ, кинулся на земь отрывать ее отъ гвоздя въ деревѣ кулисы, за который зацѣпилась она. Но было поздно: неопытный землемѣръ испуганно обернулся назадъ — взглянуть что его тамъ держитъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ рванулъ тѣломъ впередъ. Дешевая матерія плаща не выдержала, и добрая половина его осталась на жертву гвоздю… Черненькій артиллеристъ такъ и покатился со смѣху въ своемъ креслѣ. «Шт! шт!» отвѣчали ему изо всѣхъ угловъ залы Окончательно растерявшійся Постниковъ замеръ какъ рыба, не слыша суфлера и забывъ все что слѣдовало ему сказать далѣе… Такіе эпизоды убійственны для настроенія и актеровъ, и публики… Къ счастію, Гундуровъ былъ такъ возбужденъ ролью что внезапное отупѣніе Тѣни смутило его лишь на нѣсколько секундъ, и перескочивъ чрезъ нѣсколько фразъ и слѣдующую за ними реплику королевы, онъ воскликнулъ весьма находчиво измѣняя слова два въ текстѣ:
Надежда Ѳедоровна, въ свою очередь, не сбилась отъ этого, и горячая сцена между сыномъ и матерью пошла тѣмъ же нервнымъ, лихорадочнымъ, захватывавшимъ зрителей ходомъ… Только злополучная Тѣнь никакъ не рѣшалась теперь тронуться съ мѣста, будто все еще пришпиленная къ своему гвоздю, и только послѣ троекратнаго отчаяннаго въ своемъ шепотѣ взыванія режиссера изъ кулисы: «Да уходите же, уходите, ради Бога!» двинулась къ выходной двери скорымъ маршемъ, не совсѣмъ пригожимъ для призрака….