Нервное изнеможеніе Гундурова, которое не могло не быть замѣченнымъ публикой и приписывалось большинствомъ ея простой физической усталости, нашло какъ бы себѣ объясненіе въ словахъ Гамлета предъ сценой поединка, въ которыхъ, помимо ея воли, выливается у этой чуткой натуры сознаніе предсмертной тоски, охватившей ее: «Ты не можешь себѣ представить какъ мнѣ тяжело на сердцѣ; это вздоръ, а между тѣмъ какое-то грустное предчувствіе, — женщину оно могло бы; испугать»… Слова эти у Сергѣя сказались отъ души: ему, дѣйствительно, было невыносимо тяжело… И вслѣдъ за ними глаза его совершенно безсознательнымъ движеніемъ направились на мигъ въ сторону ложи въ которой княжна, смущенная сдѣланною ей оваціей, усѣлась теперь въ полутьму за объемистымъ туловищемъ Mme Crébillon, упросивъ дядю занять свое прежнее мѣсто. Она въ свою очередь съ напряженнымъ вниманіемъ глядѣла на Гамлета. Взгляды ихъ встрѣтились… Трудно сказать какимъ новымъ ощущеніемъ отозвалось это во внутреннемъ сознаніи нашего героя, но онъ какимъ-то мгновеннымъ усиліемъ скинулъ съ себя свинцовую тяжесть лежавшую до этой минуты неодолимымъ гнетомъ на всемъ его существѣ… Словно послѣднимъ сіяніемъ освѣтило эти предсмертныя минуты Гамлета. Глаза его блеснули; пробужденная внезапно энергія и спокойная рѣшимость сказались въ отчетливыхъ звукахъ его голоса, когда, въ отвѣтъ на предложеніе Гораціо пойти сказать королю что Гамлетъ не расположенъ въ эту минуту фехтовать съ Лаертомъ, онъ произнесъ: «Нѣтъ! Я смѣюсь надъ предчувствіями; и воробей не погибнетъ безъ воли Провидѣнія… Никто не знаетъ что теряетъ онъ, такъ что за важность потерять рано? Будь что будетъ!
«Будь что будетъ!» мысленно повторила Лина, болѣзненно прижмуривая вѣки отъ острой боли которая вдругъ заколола у нея въ полости сердца, и осторожно чтобъ не замѣтили этого сосѣди ея въ ложѣ, поднесла къ этому мѣсту руку, нажимая ею сколько было у нея силы.
LXIV
Конченъ пиръ, умолкли хоры,
Опорожнены амфоры,
На главахъ вѣнки измяты…
.
«Все остальное молчаніе», проговорилъ Гамлетъ свои удивительныя послѣднія слова…
прочелъ надъ опрокинувшимся навзничь тѣломъ его Гораціо-Ашанинъ. Занавѣсъ упалъ. Драма была отыграна.
Послѣдовало все то что неизмѣнно слѣдуетъ за этимъ въ любительскихъ спектакляхъ: вызовы «всѣхъ, всѣхъ», суетня на сценѣ, выходъ труппы стадомъ предъ рампу, крики «браво» и «charmant», женскіе покровительственные кивки и воздушные поцѣлуи снизу, неестественно почтительные поклоны поощряемыхъ сверху, топотня мужскихъ ногъ, оглушительный говоръ и неизбѣжный хохотъ безъ смысла и конца.
Лина скользнула къ двери ложи, едва упалъ занавѣсъ.
— Ты куда, на сцену? спросилъ въ догонку ей князь Ларіонъ.
— Нѣтъ, пройтись, мнѣ жарко…
И она убѣжала въ корридоръ отъ этихъ криковъ и вызововъ.
Не поклонами и благодарными улыбками, — проклятіями готовъ былъ отвѣчать Гундуровъ со своей стороны на шумные восторги рукоплескавшей ему толпы. Съ этими, сейчасъ выговоренными имъ, послѣдними словами Гамлета отыграна была и его роль въ Сицкомъ: «молчаніе» дѣйствительно должно было наступить для него послѣ этихъ трехъ недѣль испытанныхъ имъ здѣсь блаженства и муки; — одна только эта мысль стояла у него въ головѣ теперь.