— Что ей дорога его намять, договорила Софья Ивановна, не дождавшись конца фразы племянника, — это ей приноситъ честь!.. Онъ стоилъ этого!..
— Вы его любили, тетя? спросилъ Гундуровъ, оборачиваясь къ ней.
Странное дѣло, — эти слова какъ бы смутили Софью Ивановну. Она нѣсколько времени не находила отвѣта…. Кто извѣдаетъ изгибы женскаго сердца? Быть можетъ, въ эту минуту совсѣмъ въ иномъ значеніи представлялся для нея безхитростный вопросъ племянника, и въ душевной глубинѣ своей старалась разобрать она, какое въ дѣйствительности чувство внушалъ ей этотъ человѣкъ, съ которымъ она встрѣчалась на нѣсколько часовъ въ длинные интервалы трехъ, четырехъ лѣтъ, не разумѣя его никогда иначе какъ за умнаго и пріятнаго собесѣдника, но котораго каждое слово въ эти рѣдкія ихъ встрѣчи хранила ея память до сихъ поръ, а смерть глубоко и долго щемила ей сердце…
— Онъ такой же былъ какъ князь Ларіонъ, промолвила она наконецъ, — образованный и блестящій, — они оба очень хорошо учились, сначала въ Англіи, потомъ въ нѣмецкихъ университетахъ, — но болѣе теплоты въ немъ было, сердца…. Счастіемъ въ жизни онъ похвалиться не могъ! Эта его женитьба… Они совсѣмъ было раззорились; у отца ихъ были счеты со старикомъ Раскаталовымъ, — онъ въ одинъ прекрасный день выписалъ князь Михайлу изъ заграницы, и женилъ его безъ церемоніи… на этой Аглаѣ… Тяжела, говорятъ, была ему жизнь съ нею, очень тяжела… да и онъ, по правдѣ, мужъ-то былъ не образцовый… Въ службѣ тоже, — началъ великолѣпно; а кончилъ ничѣмъ. Нѣмецкое начальство давило его всю жизнь, боялось его остраго ума и русской души… Подъ конецъ ужъ, года за три до смерти, попалъ онъ посланникомъ къ ничтожному нѣмецкому двору. — «Я похороненный человѣкъ», говорилъ онъ мнѣ,- мы тогда, передъ его отъѣздомъ туда, видѣлись съ нимъ… ты былъ тогда въ пансіонѣ,- «я похороненный человѣкъ, и могу теперь говорить о себѣ какъ о мертвомъ и чужомъ. У меня были способности, а главное, горячее желаніе служить отечеству, служить настоящимъ, русскимъ пользамъ. Былъ случай — во время войны Грековъ за независимость, — я имѣлъ возможность сказать свое, положительное слово. На меня было обращено вниманіе. Но съ тѣхъ поръ за то я былъ, повидимому, записанъ въ число опасныхъ, и къ дѣлу уже меня больше не допускали…. Такихъ какъ я много у насъ, говорилъ онъ по этому случаю;- такова, должно быть, судьба Россіи, что еще долго должны томиться подъ спудомъ и матеріальныя и духовныя ея силы!..» Никогда не видалъ я его такимъ печальнымъ какъ въ этотъ — въ послѣдній — разъ… домолвила Софья Ивановна, помолчавъ опять; — «у меня, говорилъ онъ, осталась одна радость — дочь! Дай Богъ мнѣ дожить»…
— Да, тетя, перебилъ ее неожиданно Гундуровъ, — она необыкновенная дѣвушка!
— Необыкновенная… повторила безсознательно Софья Ивановна, — и такъ и обмерла…
Эти сверкавшіе глаза, зазвенѣвшій какъ натянутая струна голосъ, — у нея не оставалось сомнѣній… Это былъ пожаръ, всего его разомъ охватившій въ эти два, три часа проведенные въ Сицкомъ, и съ которымъ — она сейчасъ это почуяла — приходилось серьезно считаться.
Открытіе это застигало ее совершенно въ расплохъ. Умная женщина была Софья Ивановна, но, какъ это часто случается съ умными людьми, она въ своихъ соображеніяхъ позабывала о случайностяхъ, вѣчнымъ игралищемъ которыхъ бываетъ наша бѣдная человѣческая жизнь. Она въ неустанной заботѣ своей о судьбѣ племянника, казалось ей, все предвидѣла, все, кромѣ этого!..
— Сережа! испуганно вскликнула она подъ первымъ впечатлѣніемъ, но тутъ же сдержала себя, — не даромъ была умна… — Она тебѣ очень понравилась? примолвила улыбаясь ему черезъ силу Софья Ивановна.
Но онъ былъ на сторожѣ. Онъ зналъ тетку такъ же какъ и она его знала. Вырвавшееся у нея восклицаніе, и теперь эта натянутая улыбка, — онъ понялъ, и сжался какъ цвѣтокъ подъ холоднымъ вѣтромъ.
— Дда, проговорилъ онъ почти равнодушно, — она дѣйствительно замѣчательная… я, по крайней мѣрѣ, такой еще не встрѣчалъ, съ такимъ здоровымъ, и благороднымъ образомъ мыслей… Мнѣ большое удовольствіе доставило бесѣдовать съ нею…
— Она мнѣ самой очень понравилась, тотчасъ же впадая въ его тонъ, молвила Софья Ивановна, — такая красивая и порядочная!..
— И вы, тетя, почелъ не безполезнымъ сообщить ей Сергѣй, — произвели на нее самое лучшее впечатлѣніе!..
— Да? Что же, я очень рада!.. Она очень похожа на отца этимъ своимъ изящнымъ спокойствіемъ… Ты говоришь, она его поминаетъ?
— Да?…
— Она успѣла тебѣ говорить о немъ?
— Что-же «успѣла?» вдругъ заволновался Гундуровъ, — у нея вырвалось невольно… И не мнѣ одному, она бы, вѣроятно, всякому сказала… только, я ближе къ ней сидѣлъ… Когда князь Ларіонъ отпустилъ эту колкость ея матери, она сказала что еслибъ отецъ ея былъ живъ, этого бы не было!..