Ашанинъ, когда-то много обѣщавшій юноша, поступилъ въ университетъ изъ дворянскаго института одновременно съ Гундуровымъ, но на первомъ же курсѣ вышелъ изъ него, чтобы жениться на какой-то перезрѣлой дѣвѣ, которая влюбила его въ себя тѣмъ выраженіемъ съ какимъ пѣла она Варламовскіе романсы, а черезъ два года ревнивыхъ слезъ и супружескихъ бурь отошла въ вѣчность, оставивъ его двадцати лѣтнимъ вдовцемъ и коптителемъ неба. Добрѣйшій сердцемъ и вѣчно увлекающійся, онъ жилъ теперь въ Москвѣ ничего не дѣлая, или, вѣрнѣе, дѣлая много долговъ, въ ожиданіи какого-то никакъ не дававшагося ему наслѣдства, вѣчно томясь своимъ бездѣйствіемъ и вѣчно не находя для себя никакого занятія, и все время остававшееся ему отъ безчисленныхъ любовныхъ похожденій отдавалъ театру и любительскимъ спектаклямъ, въ которыхъ неизмѣнно держалъ амплуа перваго любовника.
Эта страсть еще болѣе чѣмъ пансіонская дружба служила связью между имъ и Гундуровымъ. Не менѣе пылко любилъ и молодой славистъ драмматическое искусство, но разумѣя его и выше, и глубже, и строже, чѣмъ это дѣлалъ Ашанинъ, цѣнившій театральныя произведенія прежде всего со стороны изъ сценической удобоисполняемости. Серьезныя, поглощавшія почти все его время въ университетѣ занятія по его спеціальности, и боязнь повредить скоморошествомъ своей молодой ученой репутаціи заставляли его налагать строгую узду на свои собственныя театральныя хотѣнія; но онъ понималъ Ашанина, онъ не разъ завидовалъ ему, его „безалаберной свободѣ“, при которой онъ, Гундуровъ, „еслибы былъ на его мѣстѣ непремѣнно поставилъ бы на сцену Шиллеровскаго Валленштейна, Шекспировскія драмы!..“ Ашанинъ съ своей стороны находилъ въ этой любви Гундурова къ театру какъ бы оправданіе себѣ, и серьозяо иной разъ послѣ бесѣды съ нимъ возводилъ въ собственныхъ глазахъ свои упражненія перваго любовника на степень дѣйствительнаго дѣла… Онъ при этомъ былъ самаго высокаго понятія о способностяхъ, объ образованности Гундурова, глубоко уважалъ его мнѣніе, и любилъ его отъ всей души.
Онъ тотчасъ же со врожденною ему сообразительностью понялъ что этотъ отказъ Гундурову въ дозволеніи ѣхать за границу, неудавшаяся его попытка найти себѣ другое дѣло, что весь этотъ разгромъ его лучшихъ, чистыхъ, законныхъ желаній припиралъ пріятеля его къ стѣнѣ, оставлялъ его безъ выхода, — но что теперь, сейчасъ, „ничего съ этимъ не подѣлаешь, никакой изводяшей звѣздочки на небѣ не высмотришь.“ Теперь представлялась одна задача: не дать объ этомъ пока думать Гундурову, вызвать его на время изъ подъ гнета впечатлѣній вынесенныхъ имъ изъ Петербурга, — словомъ, говорилъ себѣ Ашанинъ, припоминая чью-то шутовскую выходку: „коли безъ хлѣба, такъ дать хоть маленечко пряничкомъ побаловаться.“ Пряничекъ этотъ тотъ часъ-же представился Ашанину во образѣ любительскаго спектакля, — единственное „балованье себя“ на которое могъ согласиться Гундуровъ, — спектакль гдѣ бы пріятель его могъ сыграть „хорошую“, любезную ему роль, въ которую онъ „ушелъ бы весь, ушелъ это всей этой петербургской мерзости.“ А тутъ и случай выходилъ такой великолѣпный: княгиня Шастунова, съ которою Ашанинъ познакомился зимою, и въ домѣ которой часто бывалъ, затѣвала у себя въ деревнѣ, спектакль, въ которомъ собирались участвовать всѣ почти состоявшіе тогда въ Москвѣ на лице актеры любители. Оказывалось при этомъ что имѣніе Гундурова, куда онъ уѣзжалъ въ тотъ же день, и Сицкое Шастуновыхъ находились въ томъ-же уѣздѣ, въ какихъ нибудь пятнадцати верстахъ разстоянія, что кромѣ того существовали даже старинныя добрыя отношенія между теткою его пріятеля, Софьею Ивановною Переверзиною, и владѣльцами Сицкаго…. „Да это сама благоволящая къ тебѣ судьба такъ удачно устроила, горячо доказывалъ Ашанинъ; вѣдь подумай, Сережа тамъ можно будетъ Гамлета поставить!..“
Онъ попалъ, что говорится, въ самую жилку. Выйти, попробовать себя въ Гамлетѣ,- какъ пламенно мечталъ объ этомъ Гундуровъ въ оны дни! Во всей человѣческой литературѣ онъ не признавалъ ничего выше Гамлета, ни одно великое произведеніе такъ глубоко не „забирало“ его. Онъ зналъ наизусть всю роль датскаго принца и бывало, увлекаясь до слезъ, читалъ ее въ свободныя минуты Ашанину и общему ихъ пансіонскому товарищу, Вальковскому, бѣдному и малообразованному чиновнику какой-то палаты, но который опять таки былъ дорогъ Гундурову вслѣдствіе уже совершенно фанатической любви своей къ сценѣ…