— Раиса Минишна, Борзиковъ! Катя! Надя! Маша! Варя! перекликалъ онъ имѣвшихъ выходить въ эту минуту актеровъ.
Слышались возгласы:
— Развѣ мнѣ выходить?
— Конечно вамъ!..
— Ахъ, виноватъ, я не дослышалъ
— Варя! Варя! Кто Варя, mesdames?…
— Нѣтъ ея!..
— Какъ нѣтъ? А ты?
— Я Надя.
— Неправда, — я Надя….
— Ахъ, Боже мой, я твою роль захватила!.. А гдѣ же моя?… Не видалъ ли кто моей роли?
— Шш, ради Бога, господи, ничего рѣшительно не слышно….
— Ни за что, ни за что я этого не скажу! звенѣлъ голосъ Ольги Елпидифоровны, — надо это вычеркнуть!..
— А куда жъ я реплику-то мою дѣну? гудѣлъ Вальковскій.
Всѣ были такъ заняты, что никто не замѣтилъ какъ вошелъ Гундуровъ.
— Четвертое дѣйствіе…. Сударыни, куплетъ! хрипѣлъ выписанный изъ Москвы режиссеръ Малаго театра — ансамбль: графъ Зефировъ, и дѣвицы…. Пожалуйте!
— Я не знаю этой музыки….
— И я не знаю….
— Ха, ха, ха…. А вчера цѣлый вечеръ за фортепьяномъ повторяли!
— Позвольте, музыкантъ сейчасъ вамъ подыграетъ.
Одинокая скрипка запиликала мотивъ вальса.
— Графъ Зефировъ, вамъ!..
Шигаревъ, занимавшій сцену съ какими-то четырьмя барышнями, на которыхъ онъ каррикатурно выпучивалъ глаза, запѣлъ, подражая разбитому старческому голосу:
Хохотъ отвѣчалъ ему изо всѣхъ угловъ.
— Извольте, вамъ-съ! — Сейчасъ же за графомъ всѣ вмѣстѣ:
кричалъ барышнямъ режиссеръ, хлопая себя въ тактъ по ладони рукописью пьэсы.
Барышни сбились всѣ въ одну кучку и, выглядывая изъ изъ-за спины одна другой, открыли рты, собираясь пѣть….
— Позвольте, позвольте-съ! кинулся между нихъ несчастный распорядитель, — такъ невозможно! Вы должны кружкомъ стоять около графа!..
— И даже «присѣдать съ граціозностью,» сказано у Ленскаго! кричалъ имъ съ низу Свищовъ, бывшій тутъ же и что-то очень суетившійся.
— Хи, хи, какъ смѣшно, хи, хи! заголосили ему въ_ладъ барышни, которыхъ успѣли кое-какъ разстановить кругомъ Шигарева.
— Извольте же сначала!
запѣлъ опять Шигаревъ.
немилосердно запищали хоромъ Катя, Маша, Варя и Надя.
запищалъ, въ подражаніе имъ, Свищовъ, затыкая себѣ пальцами уши.
Хохотъ въ залѣ раздался пуще прежняго
Одна изъ пулярокъ сильно разобидѣлась:
— Что же это? Просятъ, а потомъ смѣются!.. Я не буду играть!..
— И я!.. И я! О-охъ! О-о-охъ!..
— Ни… за что… не бу-у-демъ! принялись онѣ хныкать уже всѣ вчётверомъ.
Режиссеръ растерянно поглядѣлъ на зрителей.
Изъ перваго ряда креселъ отдѣлилась высокая, полная барыня, жена окружнаго начальника государственныхъ имуществъ, игравшая роль Раисы Минишны, самая «образованная дама» въ уѣздѣ,- и побѣжала къ сценѣ:
— Ѳеничка, Eulampe, finissez, quelle honte! Je vous ai done amenées ici! (Двѣ изъ пулярокъ были ея племянницы)…..
Но Eulampe — Евлампія то жъ — и Ѳеничка оставались глухи на ея внушенія:
— Потому что мы не свѣтскія…. не графини!.. всхлипывали онѣ.
Вальковскій, стоявшій все время въ кулиссѣ, весь поглощенный, невидимому, чтеніемъ своей роли Синичкина, однимъ прыжкомъ очутился у рампы:
— Вонъ! Пошелъ вонъ! съ расширившимися не въ мѣру зрачками и дрожавшею губою вскинулся онъ на Свищова, главнаго виновника этихъ слезъ, который, со свойственнымъ ему нахальнымъ спокойствіемъ лица, глядѣлъ ухмыляясь на разобиженныхъ барышень.
— Ты съ ума сошолъ! вскликнулъ онъ, поднявъ блѣднѣя на Вальковскаго свою коротко, а la malcontent остриженную голову.
— Ты разстраивать, ты только разстраивать! бѣшено кричалъ на него тотъ.
Все переполошилось въ залѣ
— Господинъ Вальковскій! раздался вдругъ рѣзкимъ и отчетливымъ звукомъ голосъ князя Ларіона Васильевича, — вы въ домѣ княгини Шастуновой!..