— Вамъ не тяжело оставаться со мной, скажите? начала дѣвушка;- а я, примолвила она, не ожидая отвѣта, — мнѣ бы хотѣлось чтобы вы всегда оставались тутъ, со мною…
Онъ поднялъ на нее свои большіе голубые глаза… Они мгновенно подернулись влажнымъ туманомъ, и онъ, въ перепугѣ чтобы не испугалась она, отвернулся смущенный и безмолвный,
Лина провела рукой по лицу.
— Какъ удивительно Богъ все устраиваетъ… Мы съ вами разъ только видѣлись и говорили, а между тѣмъ еслибы меня вчера, когда я совсѣмъ пришла въ себя послѣ этого обморока, еслибы меня спросили чье лицо было бы мнѣ всего пріятнѣе видѣть подлѣ себя, я бы, кажется, прямо указала на васъ… И вдругъ именно вы! Скажите, какимъ чудомъ вы здѣсь?
Онъ ей разсказалъ свою встрѣчу въ городѣ сначала съ Вальковскимъ, отъ котораго узналъ о случившемся съ нею, потомъ съ Ашанинымъ, предложившимъ ему ѣхать съ нимъ въ Сицкое, на что онъ согласился, зная что Ферапонтовъ можетъ пріѣхать не скоро, и полагая что онъ, имѣя кое-какія медицинскія свѣдѣнія, могъ на первыхъ порахъ оказать ей нѣкоторую помощь.
— Да, сказала она, тихо улыбаясь, — и привели меня въ чувство… Помните, когда мы съ вами познакомились, вы мнѣ сказали что, если вы мнѣ будете нужны, вы всегда явитесь… И вотъ явились! И больше никого не надобно, промолвила она страннымъ тономъ.
Ющковъ недоумѣло поглядѣлъ на нее.
— Maman хочетъ посылать въ Москву за докторомъ? продолжала она черезъ мигъ.
— Да.
— Онъ мнѣ не поможетъ.
— Почему вы думаете, княжна?
Она поглядѣла вдаль, въ садъ съ его зелеными вершинами, по которымъ играли золотые лучи солнца, обернулась затѣмъ къ нему какъ бы для отвѣта… но не отвѣтила, а спросила:
— Владиміръ Петровичъ… Ашанинъ здѣсь? Или я во снѣ видѣла вчера?
— Здѣсь, подтвердилъ старикъ, — онъ тутъ рядомъ въ комнатѣ до утра пробылъ, пока вы не заснули и я отъ васъ не ушелъ.
— И онъ добрый… очень добрый, прошептала Лина, и примолкла… Какая-то глубокая, внутренняя тоска выразилась вдругъ въ чертахъ ея лица.
— Василій Григорьевичъ, неожиданно проговорила она, — знаете что, я дурная! Мнѣ надобно, я хочу его видѣть… и вмѣстѣ съ тѣмъ боюсь…
Онъ понялъ (наканунѣ, ѣдучи въ Сицкое, Ашанинъ счелъ нужнымъ объяснить ему причину обморока княжны), и поспѣшилъ возразить:
— Напрасно вы боитесь, Елена Михайловна; я полагаю что онъ васъ скорѣе успокоить можетъ чѣмъ причинить лишнюю тревогу.
Легкій румянецъ заалѣлъ на ея блѣдныхъ щекахъ.
— Да?… Скажите, вы знаете? протянула она, многозначительно глядя ему въ глаза.
— О… Объ Офеліи и Гамлетѣ? сказалъ онъ съ улыбкой послѣ легкаго колебанія.
— Да!.. Я не скрываю… ни отъ кого! молвила она медленно закачавъ головой, и все также не отрываясь отъ него взглядомъ.
— Вы божественное существо, Елена Михайловна! восторженно вскликнулъ старый идеалистъ, изъ глазъ котораго на этотъ разъ уже прямо брызнули слезы.
— Не надобно этого говорить, грѣхъ! усмѣхнулась и она теперь. — Такъ вы думаете я могу повидаться съ нимъ… съ Владиміромъ Петровичемъ?…
— Я полагаю, княжна, если только вы не станете волноваться; для васъ это вредно!..
— Нѣтъ, нѣтъ! Я вѣдь знаю что мнѣ нужны силы… чтобы дождаться его, добавила она съ какимъ-то опять загадочнымъ выраженіемъ.
Юшковъ ушелъ за Ашанинымъ, который, уснувъ на зарѣ весь одѣтый на диванѣ въ бывшей комнатѣ Надежды Ѳедоровны, только-что проснулся въ эту минуту и приводилъ кое-какъ въ порядокъ свое измятое платье и спутавшіеся во время сна волосы.
Входя ко княжнѣ онъ наладилъ черты свои на такое спокойное, чуть не веселое выраженіе что одинъ видъ его произвелъ на нее благотворное впечатлѣніе. Она протянула ему съ кресла свою тонкую, прозрачно бѣлую руку.
— Спасибо вамъ! Вы оба такіе хорошіе, она повела глазами на старика Юшкова;- я васъ измучила обоихъ…
— Мы отъ этого не растаемъ, княжна, возразилъ Ашанинъ, широко улыбаясь, — и я за тревожно проведенную изъ-за васъ ночь вознагражу себя съ избыткомъ удовольствіемъ оттрепать самымъ наиположительнымъ образомъ этого болвана Вальковскаго, напугавшаго васъ такъ дурацки, а затѣмъ и самого себя, за то что возымѣлъ несчастную мысль послать его сюда.