— Вы почивали до сихъ поръ, Елена Михайловна? тихо спросилъ онъ.
Она вздохнула всею грудью, медленно повернула къ нему голову, по верху которой словно золотистымъ вѣнчикомъ бѣжала горячая полоска свѣта, и остановила на немъ глаза.
Еще никогда не сіяли они такимъ глубокимъ… «уже не земнымъ», показалось ему, блескомъ.
Она повела утвердительно головой внизъ.
— Я его опять видѣла, сказала она послѣ долгаго, томительнаго для него молчанія.
— Кого, княжна? вскликнулъ дрожащимъ голосомъ старикъ.
— Папа… Отца моего покойнаго, пояснила она. — Онъ мнѣ и ночью сегодня являлся… Онъ меня ждетъ.
— Ждетъ? повторилъ безсознательно Юшковъ.
— Да!.. Я умру сегодня, промолвила она твердымъ голосомъ.
У него зазеленѣло въ глазахъ.
— Что вы, Елена Михайловна, что вы, Богъ съ вами!..
Все лицо ея озарилось улыбкой…
— Не страшно, нѣтъ!.. Тамъ хорошо… гдѣ онъ… Не страшно, Василій Григорьевичъ, право!
— Княжна, придите въ себя, вы разстроены… Я позову сейчасъ доктора! бормоталъ вскакивая бѣдный Юшковъ, чувствуя какъ ужасъ охватывалъ всѣ его члены и силясь вырваться изъ-подъ его гнета…
Она протянула къ нему руку:
— На что? Только мучить меня!.. Вы добрый, вы не захотите…
Онъ безсильно опустился снова въ кресло; большіе, зеленые круги забѣгали у него опять предъ глазами…
— Все равно, счастья бы не было, заговорила она, опять опуская голову и, какъ бы отвѣчая на какой-то не сдѣланный имъ вопросъ:- maman никогда бы не простила… дядя Ларіонъ, онъ не пережилъ бы… я знаю!.. Я бы все, за всѣхъ ихъ… мучилась…. Счастья здѣсь нѣтъ! Его всѣ ищутъ…. вотъ и графиня Воротынцева говорила мнѣ… и не найдутъ никогда… никогда! повторила она трепетнымъ и прерывистымъ шепотомъ;- здѣсь счастья нѣтъ… правда, Василій Григорьевичъ?
Онъ сложилъ руки, едва сдерживая стоявшее у него у горла рыданіе.
— Елена Михайловна, родимая, голубушка моя, не говорите такъ!..
Она улыбнулась ему опять нѣжною, ласкающею улыбкой.
— Вы добрый… Но вы сами знаете… Въ Богѣ въ одномъ…
Она не договорила и повернула опять голову къ саду, пламенѣвшему подъ лучами вечерняго солнца. Цѣлая гамма птичьихъ голосовъ неслась изъ-подъ его зеленыхъ кущей, разлеталась въ воздухѣ пѣвучими струями…
Она долго, чутко прислушивалась къ нимъ… Старикъ глядѣлъ на нее едва дыша.
«Офелія, Офелія!» повторялъ онъ мысленно, охваченной внезапно какимъ-то мучительнымъ восторгомъ.
— Василій Григорьевичъ, сказала она вдругъ, и на длинныхъ рѣсницахъ ея росинки слезъ сверкнули подъ косымъ лучомъ солнца, — скажите мнѣ, прошу васъ, эти стихи, вы знаете: Ich habe geliebt und gelebt, вы говорили ихъ мнѣ по-русски…
— Въ превосходнѣйшемъ переводѣ Жуковскаго, княжна! добавилъ невольно старый романтикъ.
— Да! Повторите ихъ мнѣ, прошу васъ.
Онъ опустилъ голову и началъ читать, медленно, благоговѣйно, со слезами въ горлѣ, со слезами въ глазахъ:
— «Любила и жила», повторила она чуть слышно, подымая руки и нажимая глаза обѣими ладонями… И не отнимая ихъ:- Василій Григорьевичъ, когда… когда все будетъ кончено… скажите ему, я не хотѣла чтобъ онъ былъ тутъ… Онъ такъ измученъ былъ, я не хотѣла чтобъ онъ видѣлъ… Ему жить надо! Онъ не забудетъ меня, я знаю… память моя убережетъ его отъ… Онъ вѣрить будетъ, вѣрить… до конца…
Она не докончила, и откинулась въ спинку кресла…
Въ широко раскрывшуюся дверь входилъ князь Ларіонъ, въ сопровожденіи доктора Руднева.
Увидавъ его старикъ смотритель быстро поднялся съ мѣста, и устремилъ на него многозначительно глаза, указывая ими на Лину.
Князь Ларіонъ съ исковерканнымъ лицомъ бросился къ ея креслу.
— Что же это? былъ онъ только въ силахъ прошептать.
Рудневъ съ своей стороны ухватилъ ея руку, ища пульса.
— Докторъ, не мучьте… напрасно… проговорила она, болѣзненно сжимая брови. — Дядя, вы пришли… я рада… я…
Голосъ ея внезапно дрогнулъ и оборвался.
— Лина, другъ мой, тебѣ хуже! въ безумномъ отчаяніи лепеталъ князь Ларіонъ. — Я виноватъ, я дозволилъ… Онъ своимъ пріѣздомъ…
Она тоскливо закачала головой.
— Нѣтъ, вы знаете… зачѣмъ говорить?… Какъ онъ страдать будетъ, бѣдный!..
Онъ слушалъ, содрогаясь, не смѣя дышать.
Она смолкла, и схватилась вдругъ за сердце. Ея помутившіеся зрачки неестественно расширились, судорожно подкатываясь подъ трепетно бившіяся вѣки.