— Реформа совершенная путемъ насилія называется „ре-во-люціей,“ отвѣчалъ на это, подчеркивая въ свою очередь, Гундуровъ.
— Сверху ли, или снизу совершается она, все равно, прибавилъ Духонинъ.
Флигель адъютантъ сложилъ губы въ ту же кроткую, но уже съ оттѣнкомъ многозначительности улыбку:
— Все зависитъ отъ того что мы будемъ разумѣть подъ „насиліемъ,“ промолвилъ онъ, подымая глаза на Гундурова.
Сергѣй взглянулъ въ эти моргавшіе, холодные и лживые глаза, и почувствовалъ вновь приливъ неодолимаго отвращенія къ этому человѣку:
— На это, проронилъ онъ, — сторонники Софьи Алексѣевны, стрѣльцы, старовѣры и окончательно закрѣпощенный Петромъ народъ русскій могли бы дать вамъ самый лучшій отвѣтъ.
— Вы кажется большой поклонникъ русской старины, замѣтилъ на это съ изысканною учтивостью графъ Анисьевъ, — позвольте вамъ замѣтить что Іоаннъ Грозный, напримѣръ, со своею опричиной гораздо болѣе жестокостей дѣлалъ чѣмъ Петръ Первый, не имѣя и половины его генія…
— Табель о рангахъ почище опричины!
— Браво! вырвалось у Факирскаго, жадно слѣдившаго за разговоромъ.
— Это точно-съ! захихикалъ за нимъ и капитанъ Ранцевъ.
Анисьевъ поглядѣлъ на нихъ искоса съ тутъ же сдержанною досадой во взглядѣ:
— Позвольте, какое же отношеніе?…
— Есть-то, есть! И Духонинъ смѣясь утвердительно закачалъ головой.
— Такое отношеніе, счелъ нужнымъ пояснить Гундуровъ, — что то что въ художнической [6] натурѣ Ивана было дѣломъ страсти, порывомъ страшнымъ, но временнымъ, исходитъ изъ холоднаго ума Петра въ формѣ совершенно ясно опредѣленной, безпощадной регламентаціи. Регламентація эта нараждаетъ касту, цѣлое сословіе людей оторванныхъ отъ земли, съ теченіемъ поколѣній все болѣе и болѣе становящихся чуждыми ей, до потери ими наконецъ уже всякаго пониманія, всякаго чутья народности. Создается положеніе безобразное, воскликнулъ Сергѣй (вся одіозность вынесенныхъ имъ изъ Петербурга впечатлѣній заговорила въ немъ въ этотъ мигъ съ новымъ, ноющимъ раздраженіемъ):- сверху, эти оторванные отъ почвы, играющіе въ европейство высшіе классы, съ вашимъ петербургскимъ чиновничествомъ всякихъ наименованій во главѣ, правящіе землей какъ съ луны, презирающіе ее за вѣрность ея своимъ исконнымъ преданіямъ; внизу — настоящій, крѣпкій отъ корня народъ, и за то самое подавленный, безгласный…
— Безправный, ввернулъ Духонинъ.
— Какіе же это „права“ желали бы вы ему предоставить? язвительно вырвалось на это у флигель-адъютанта.
— А самое простое, человѣческое право, — не состоять у насъ съ вами на положеніи вещи или скота, отвѣчалъ насмѣшливо московскій Западникъ:
— Д-да-съ, протянулъ петербургскій дѣлецъ, — это, конечно, желаніе весьма… человѣколюбивое, и вы мнѣ можете сказать что въ Европѣ давно… Но, къ сожалѣнію (онъ вздохнулъ), мы не Европа, и…
— И русскій народъ долженъ вслѣдствіе этого остаться закрѣпощеннымъ на вѣки вѣковъ? вскрикнулъ весь покраснѣвъ отъ негодованія Гундуровъ.
— Я этого не говорю-съ; но позволяю себѣ думать что разсужденіе о такомъ серіозномъ предметѣ можно отложить до того времени когда мы будемъ… plus civilisés, договорилъ флигель-адъютантъ уже съ нѣсколько строгимъ выраженіемъ на лицѣ.
— Ну, конечно, горячо зазвучалъ голосъ Сергѣя, — изъ-за чего намъ безпокоиться! Какое намъ дѣло до этихъ милліоновъ нашихъ братій по Христу и крови, какое дѣло что ихъ рабство позоритъ насъ еще болѣе чѣмъ ихъ, и что при этомъ рабствѣ ваше „просвѣщеніе“ одинъ лишь звукъ ложный и пустой, — было бы только намъ хорошо, лишь бы на насъ лилась всякая земная благодать…
Онъ вдругъ сдержался, оборвалъ и отвернулся, „Не стоитъ!“ сказалось въ его мысли…
Графъ Анисьевъ обѣжалъ быстрымъ взглядомъ окружающія его лица… На всѣхъ ихъ онъ прочелъ полное одобреніе и сочувствіе къ прослушаннымъ имъ сейчасъ рѣчамъ.
— Да онъ въ самомъ дѣлѣ преопасный, этотъ Гамлетъ изъ профессоришекъ! сказалъ онъ себѣ, хмурясь и закусывая кончикъ уса.
Онъ всталъ, выпрямляясь всѣмъ своимъ высокимъ, стройнымъ станомъ и глядя черезъ голову Гундурова:
— Вы мнѣ позволите уклониться отъ дальнѣйшаго разговора! выговорилъ онъ внушительнымъ тономъ.
Духонинъ вскочилъ съ мѣста въ свою очередь, и отвѣсилъ ему учтиво ироническій поклонъ, причемъ не совсѣмъ удачно шаркнулъ слабо уже повиновавшимися ему ногами.
— Мы должны тѣмъ болѣе сожалѣть объ этомъ, сказалъ онъ, — что сами мы вызывать васъ на разговоръ съ нами никогда бы не осмѣлились.