Все лицо его повело; онъ поспѣшно всталъ и отошелъ опять къ окну чтобъ она не замѣтила какъ покраснѣли его глаза отъ охватившаго его внезапно умиленія…..
— Аглая Константиновна, спросилъ онъ съ мѣста, осиливъ себя, своимъ обыкновеннымъ, ровнымъ голосомъ:- говорила вамъ объ этомъ Анисьевѣ?
— Да, она мнѣ говорила что имѣетъ въ виду «партію» для княжны, — разумѣется его, я поняла.
— Само собою… Одного поля ягодки, пропустилъ онъ, презрительно усмѣхнувшись.
— Но Елена Михайловна прямо сказала мнѣ что не пойдетъ за него.
Князь Ларіонъ поглядѣлъ на нее, и повелъ одобрительно головой:
— Онъ это, кажется, чувствуетъ самъ, и отказывается отъ своихъ плановъ… или по крайней мѣрѣ откладываетъ ихъ на время. Я сейчасъ на прогулкѣ узналъ что онъ къ двумъ часамъ заказалъ себѣ лошадей.
— Онъ уѣзжаетъ! съ невольнымъ взрывомъ радости вскрикнула тетка Гундурова.
— Да… Но я или очень ошибаюсь, сказалъ раздумчиво князь, — или съ этимъ отъѣздомъ послѣднее слово его еще не сказано. Я эту породу людей знаю…
— Но какъ старый дипломатъ, возразила она со слабою улыбкой, — знаете также, надѣюсь, какъ и вести съ ними борьбу?
Онъ повелъ губами:
— Отобьемся отъ одного, развѣ она не найдетъ другаго, по той же мѣркѣ скроеннаго!.. Она въ конецъ измучаетъ ими Hélène!
— Но этого нельзя допустить… Вы должны вмѣшаться, у васъ же все авторитетъ есть… Но вы, кажется, вовсе говорить съ нею не умѣете, Ларіонъ Васильевичъ, съ какимъ-то отчаяніемъ промолвила Софья Ивановна.
— А вы умѣете? живо возразилъ онъ съ безсознательно-комическимъ оттѣнкомъ;- вѣдь надо быть господиномъ Зяблинымъ чтобы стать на уровень ея пониманія и находить соотвѣтствующія ему слова… И какой прокъ оттого что ей скажешь? Вѣдь у нея натура раба, натура той кабацкой расы изъ которой она вышла: — струситъ и смолчитъ, и тутъ же солжетъ и обманетъ…
Онъ прервалъ себя вдругъ, провелъ рукой по лицу, — и, къ нѣкоторому удивленію Софьи Ивановны, взялъ подойдя ея руку и поцѣловалъ ее:
— Я вамъ даю честное слово, сказалъ онъ, — что скажу все что только можетъ, по моимъ понятіямъ, содѣйствовать желаніямъ Hélène и вашимъ, — и даже постараюсь «сумѣть говорить» такъ чтобы меня послушали. Не взыщите, если потерплю крушеніе… Во всякомъ случаѣ, налаживаясь на шутливый тонъ и какъ бы обрывая примолвилъ онъ, — ваша маленькая сейчасъ проповѣдь безслѣдно не пройдетъ. Спасибо вамъ за нее!..
— Спасибо и вамъ за доброе обѣщаніе, сказала Софья Ивановна, — я не сомнѣваюсь что вы его исполните. Но признаюсь вамъ, я болѣе надѣюсь на время и на самую Елену Михайловну чѣмъ на то что можетъ выйти изъ вашего разговора съ ея маменькой.
Онъ какъ бы сообразилъ что-то о чемъ не думалъ до сихъ поръ, — и наклонилъ утвердительно голову:
— Конечно… если только здоровье ея выдержитъ.
— Здоровье княжны?
— Да. У нея сердце нездорово… Я говорю въ буквальномъ, а не въ условномъ значеніи этого слова, пояснилъ онъ съ улыбкой, но въ этой улыбкѣ было столько муки и за нее, и своей собственной, что у Софьи Ивановны дыханіе сперлось…
— Что это? вскликнулъ вдругъ князь Ларіонъ устремляя глаза на отворившуюся дверь кабинета:- Hélène и еще кто-то съ нею!
Это были дѣйствительно Лина и тяжело опиравшаяся на ея руку, блѣдная, въ дорожной шляпѣ съ полуопущенною вуалью, Надежда Ѳедоровна.
XIV
But who, alas, can love and then be wise?
Князь Ларіонъ поспѣшно подошелъ къ племянницѣ.
— Что случилось? Ты плакала, тревожно спросилъ онъ, замѣтивъ сразу влажные еще отъ слезъ глаза ея.
— Надежда Ѳедоровна насъ покидаетъ, отвѣтила она, — она пришла съ вами проститься, дядя.
Онъ съ удивленіемъ перевелъ глаза на компаніонку…
— Да, князь, проститься, глухо повторила та, откидывая вуаль свою на шляпку, какъ бы для того чтобъ онъ могъ свободно разсмотрѣть ея «страданіемъ измятыя черты».
— У васъ семейное несчастіе? было его первою мыслью.
— У меня нѣтъ семьи, нѣтъ близкихъ, я одна на землѣ, проговорила она пѣвучимъ голосомъ, поднося платокъ къ глазамъ.
— Но что же побуждаетъ васъ!..
— Не спрашивайте, князь, не спрашивайте! словно только и ждала этого вопроса, прервала его дѣвица Травкина, простирая руки впередъ, — это мое личное, никому неизвѣстное горе… которое я унесу съ собою… въ пустыню, договорила она уже съ рыданіемъ.
Князь недоумѣло повелъ глазами кругомъ; на лицѣ Софьи Ивановны, изъ глубины своего кресла пристально слѣдившей за этою сценой, онъ прочелъ какую-то странную смѣсь жалости и недовѣрія…