— Тамъ непремѣнно.
— Скоро?
— Осенью, къ открытію италіянской оперы, сказала она, какъ вещь порѣшенную.
— Надо бы вамъ пораньше… устроиться… Напишите когда соберетесь, — мы постараемся соорудить вамъ un petit coin de paradis terrestre…
Онъ наклонился было еще разъ къ ея рукѣ, но она быстро откинула ее отъ него за спину, присѣла передъ нимъ большимъ, офиціальнымъ, институтскимъ реверансомъ, — и со словами: «хорошенькаго понемножку!» выбѣжала, не оглядываясь на него, изъ гостиной.
Она спускалась съ лѣстницы, когда снизу раздался грубый голосъ «фанатика».
— Что это вы тамъ балуетесь пусто, ждать васъ только приходится всегда! На репетиціи ужь всѣ!..
— Репетиція тю-тю! засмѣялась на это Ольга, дрыгнувъ чрезъ ступеньку.
— Что-б?!.
— И спектакль — фюить! свистнула она, прыгая чрезъ другую.
Вальковскій однимъ прыжкомъ очутился на ступени рядомъ съ барышней.
— Вы меня морочить, аль что! Говорите толкомъ! забормоталъ онъ шипящимъ голосомъ.
— Безъ шутокъ, княгиня заболѣла, въ постели, сойти не можетъ, спектакль отмѣняется.
— До коихъ поръ?
— А когда выздоровѣетъ, должно-быть.
— Такъ она, можетъ, въ постелило и Богъ знаетъ сколько проваландаться вздумаетъ! рявкнулъ «фанатикъ».
— А этого ужь я не знаю, равнодушно проговорила Ольга Елпидифоровна, сходя въ сѣни.
Онъ очутился опять рядомъ съ нею.
— Такъ вѣдь до того разъѣдутся всѣ… Безъ публики играть что ли будемъ…
Она только плечами пожала, и вышла на крыльцо.
Онъ звѣрски глянулъ кругомъ себя, какъ бы ища предмета на которомъ могъ бы сорвать свою злость, и не найдя ничего, повидимому, швырнулъ на полъ фуражку которую держалъ въ рукѣ, и бѣшено, съ какимъ-то дикимъ, волчьимъ рычаніемъ принялся топтать ее ногами…
— Бабы — куриный народъ! можно было только разслышать.
— Что тамъ такое? быстро обернулись на этотъ вой Духанинъ и Факирскій, стоявшіе на крыльцѣ, любуясь только что въѣхавшею во дворъ лихою, подобранною стать ко стати тройкой гнѣдыхъ въ золоченыхъ и звенящихъ бляхахъ по-ямщицки, запряженною въ щегольской съ иголочки небольшой тарантасъ, съ молодымъ русобородымъ кучеромъ въ грешневикѣ набекрень, убранномъ павлиньими перьями, и черной плисовой безрукавкѣ на красной шелковой рубахѣ навыпускъ…
— А это Левъ Гурычь Синичкинъ собственною особой панихиду себѣ поетъ, отвѣтила на вопросъ расхохотавшись Ольга, между тѣмъ какъ Вальковскій, ни на кого не глядя, проносился мимо нихъ съ лихорадочно блуждавшими глазами, направляясь къ театральному флигелю…
Барышня передала двумъ пріятелямъ о болѣзни княгини, объ отмѣнѣ спектакля.
— Я очень рада этому, что меня касается, промолвила она:- вообразите, выходя отъ княгини сейчасъ я попробовала сдѣлать руладу, и ни-ни, совсѣмъ голоса нѣтъ… Это Чижевскій вчера, послѣ мазурки, вздумалъ въ садъ всѣхъ повести, въ сырость, — нетрудно простудиться… Хорошо бы я пѣла сегодня вечеромъ!.. Я хочу воспользоваться этимъ и къ себѣ въ городъ съѣздить… Что, отецъ мой здѣсь?
— Нѣтъ, не видать, сказалъ Духонинъ;- вѣдь онъ графа провожать поѣхалъ.
— И говорилъ мнѣ что вернется сегодня къ завтраку, сказалъ въ свою очередь Факирскій;- задержали, видно…
— А это чьи лошади? спросила Ольга, прищурившись на гремѣвшую бубенцами своими и бляхами тройку на дворѣ:- пріѣхалъ кто или уѣзжаетъ?
— Это Ранцева тройка, отвѣтилъ студентъ, продолжая любоваться;- прелесть запряжка, не правда ли, Ольга Елпидифоровна?
— Капитана? протянула она, — куда же это онъ?
— Къ себѣ, въ Рай-Никольское.
— Для чего такъ?
— Не знаю. Послѣ завтрака разомъ собрался, и велѣлъ запрягать.
Барышня громко разсмѣялась опять.
— Это онъ съ досады на меня за то что я не хотѣла сѣсть подлѣ него за столомъ. Уморительный!.. А онъ мнѣ именно теперь нуженъ, сказала она тутъ же серіознымъ тономъ. — Семенъ Петровичъ, будьте такъ добры, сходите за нимъ, и скажите ему чтобъ онъ сейчасъ же приходилъ въ садъ; я буду ждать его тамъ у фонтана.
— А если онъ спроситъ для чего, засмѣялся Факирскій, — какъ отвѣтить: для головомойки, или для поощренія?
Ольга засмѣялась тоже:
— Скажите только что раскаиваться не будетъ!
XXI
Какъ будто чуетъ жизнь двойную,
И ей обвѣяна она.
Хорошо было въ саду, подъ развѣсистымъ кленомъ, на той каменной скамьѣ у фонтана на которой, глубоко задумавшись, сидѣла теперь наша барышня въ ожиданіи капитана… Капризными, перебѣгающими узорами ложились кругомъ нея свѣтъ и тѣни на красный песокъ дорожекъ, на густую зелень нескошенныхъ травъ; полуденные лучи, будто играя и радуясь, разбивались радужными брызгами въ пыли высоко бившаго предъ нею водомета. По горячей лазури неба бѣжали веселыя бѣлыя облачка, съ опаловыми отливами краевъ… Природа ласкала, нѣжила, убаюкивала, словно звала она все живущее уйти въ безбрежную ширь божественной красы своей и покоя….