Ольга была тронута… И вдругъ все лицо ея запылало нежданною краской: ей вспомнились огненные глаза Ашанина, его жгучіе поцѣлуи…
— А вы держите крѣпко!.. надо мною воля нужна! почти безсознательно вырвалось у нея… Но она тотчасъ же вернулась къ иному:- Слушайте, Никаноръ Ильичъ, поспѣшно заговорила она, — я не люблю ничего откладывать: свадьбу… Ахъ, я и забыла, въ этомъ мѣсяцѣ ужь нельзя, — Петровскій постъ…
— Двадцать девятаго числа кончается… Чрезъ три недѣли ровно можно… Онъ глядѣлъ на нее между тѣмъ и говорилъ себѣ мысленно: «Господи, дай только чтобъ это не былъ сонъ!..»
— Я согласна, сказала Ольга;- и на свадьбѣ никого, никакого парада, и прямо изъ церкви къ вамъ въ Рай-Никольское. У васъ вѣдь тамъ хорошо, вы говорили?
— Хоть сейчасъ вамъ въѣхать! Потому я, какъ по вашему обѣщанію, все ожидалъ что вы пріѣдете ко мнѣ съ Елпидифоръ Павлычемъ на денекъ, на два, такъ у меня все заново отдѣлано; кабинетъ для васъ даже особый и фортепіянъ новый, прямо изъ Петербурга, даже никто еще пальцемъ не притрогивался…
— И садъ, не правда ли, большой, тѣнистый? спросила она со внезапнымъ возвратомъ задумчивости.
— На десяти десятинахъ, старѣющій, дубы въ два обхвата человѣческіе; еще съ прошлаго года выпланировалъ я его вновь и въ порядокъ привелъ, потому у покойнаго владѣльца въ полномъ запущеніи оставленъ былъ…
— И я буду уходить туда когда мнѣ вздумается, и мнѣ никто мѣшать не будетъ, промолвила какъ бы про себя Ольга;- я вотъ тутъ сидѣла сейчасъ совсѣмъ одна… и такъ хорошо было, точно уносило куда-то… Со мною это бывало иной разъ когда я пою… точно собою перестаешь быть… Только это опять еще другое чувство…
Капитанъ глядѣлъ на нее, безконечно любуясь ею, и откликаясь всею душой на произнесенныя ею слова. Онъ не подозрѣвалъ въ нихъ тайнаго смысла; онъ съ радостнымъ біеніемъ сердца говорилъ себѣ что она, она будетъ ходить по этому его старому саду въ Никольскомъ, куда, бывало, уязвленный или осмѣянный ею, уѣзжалъ онъ отъ нея и тоже «переставалъ быть собою», лежа въ травѣ по цѣлымъ часамъ, вздыхая, плача и мечтая о ней до одурѣнія…
Но инымъ опять вѣтромъ тянуло уже въ подвижномъ воображеніи его возлюбленной:
— А на зиму въ Петербургъ? выговорила она коротко и рѣшительно.
— Въ Петербургъ? изумленно повторилъ онъ.
— Да, непремѣнно! Нечего намъ съ вами гнить въ провинціи, ничего не дѣлая. Вы еще молодой человѣкъ, имѣете состояніе… Я хочу чтобы вы служили, придворнымъ сдѣлались…
— Я придворнымъ! даже перепугался капитанъ;- гдѣ же мнѣ, помилуйте!
— Ничего не «гдѣ же мнѣ»! передразнила она его, — будете какъ всѣ. Только слушайтесь меня всегда, во всемъ; я дурнаго вамъ не посовѣтую. Вѣдь у насъ теперь все общее должно быть, одни интересы… Какъ это говоритъ пословица: мужъ, жена — одна сатана! Она расхохоталась и какъ бы обняла его всего при этомъ мгновеннымъ взглядомъ, ласковымъ чуть не до нѣжности…
— Ольга Елпидифоровна… Ольга! вскрикнулъ онъ загораясь весь, — мы теперь перво-наперво женихъ и невѣста, такъ ужъ позвольте!..
Онъ потянулся къ ней.
Она отклонила голову на сторону и уперлась рукой въ его губы:
— Послѣ, послѣ, современемъ!.. А теперь слушайте! Я ни часу больше не хочу оставаться здѣсь. Княгиня заболѣла, вы слышали; спектакль отложенъ… да и врядъ ли когда будетъ. Дѣлать здѣсь нечего, надоѣло!.. Я хочу сейчасъ домой. Отца нѣтъ, — да если онъ и пріѣдетъ, я съ нимъ въ его скверномъ тарантасѣ не поѣду. А у васъ лошади готовы… Это у васъ новая тройка? Вы все на сѣрыхъ ѣздили прежде!..
Онъ не успѣлъ отвѣтить. Она вскочила съ мѣста:
— Погодите меня здѣсь десять минутъ! Я сбѣгаю къ себѣ въ комнату взять свое главное необходимое, — за остальнымъ всѣмъ пришлю потомъ, — и вернусь сейчасъ. Вы повезете меня на своихъ гнѣдыхъ въ городъ… Сами мы господа теперь, не уступимъ всякимъ князьямъ здѣшнимъ! вскликнула она во мгновенномъ порывѣ,- такъ что ли, mon capitaine?
— Ни единой царицѣ не уступить вамъ, красавица моя неописанная! отвѣтилъ онъ на это, пожирая ее страстными глазами.
Она вскинулась и побѣжала:
— «Прощай, прощай, прощай, и помни обо мнѣ!» зазвенѣла она на ходу громкимъ смѣхомъ, передразнивая похоронный голосъ которымъ Ранцевъ произносилъ эти слова въ тѣ первые дни когда навязана ему была ею роль Тѣни въ Гамлетѣ…
Она давно уже исчезла за дверями дома, а капитанъ все еще улыбался ей какою-то словно пьяною отъ блаженства улыбкой… Онъ всталъ со скамьи, поднялъ глаза къ небу, повелъ ими затѣмъ кругомъ себя, улыбнулся еще разъ, уже съ видомъ человѣка которому цѣлый міръ теперь обязанъ завидовать и поклоняться, и разставивъ свои длинныя пѣхотныя ноги въ формѣ буквы А, а руки стремительно опустивъ въ карманы брюкъ, внезапно запѣлъ фальшивымъ, но внушительнымъ басомъ: