— Еще бы! засмѣялся Чижевскій, — она тебя до этого десять разъ успѣетъ разжевать и выплюнуть…
— Въ этомъ-то и прелесть, живо возразилъ московскій Донъ-Жуанъ, — въ этомъ-то и прелесть, какъ ты этого не понимаешь!..
Бѣдный Маусъ ничего не сказалъ. Онъ съ высоты своихъ правовѣдскихъ правъ и нѣмецкой крови такъ долго привыкъ презирать своего русскаго и непривилегированнаго ривала что неожиданное объявленіе побѣды Ранцева надъ ними кинуло его въ жаръ и подкосило ноги… Онъ повалился на диванъ безпомощно и безсильно, и надменные его воротнички, смоченные выступившимъ у него лихорадочнымъ потомъ, повисли внезапно жалкою тряпкой кругомъ его длинной, худой, съ большимъ напереди желвакомъ, нѣмецкой шеи…
ХXIV
Черезъ нѣсколько минутъ Ашанинъ всталъ, и ушелъ съ галлереи.
«Что дѣлать теперь здѣсь?» думалъ онъ. Для него лично все уже было кончено; съ отъѣздомъ Ольги и этою «забавною помолвкой» ея съ однимъ изъ «ея фофановъ» изсякалъ для него всякій интересъ, всякій поводъ дальнѣйшаго пребыванія въ Сицкомъ. Онъ сегодня же уѣхалъ бы въ Москву съ Чижевскимъ, который уже послалъ за лошадьми и предлагалъ ему мѣсто въ своемъ экипажѣ, еслибы не Гундуровъ… Нашъ Донъ-Жуанъ сердечно интересовался романомъ пріятеля, но, занятый самъ любовными похожденіями своими, не имѣлъ случая говорить съ нимъ со вчерашняго вечера, и послѣднія страницы этого романа были ему невѣдомы. Онъ, какъ мы видѣли, тотчасъ послѣ завтрака отправился къ Софьѣ Ивановнѣ, которую засталъ вдвоемъ съ Сергѣемъ, но немедленно вслѣдъ за нимъ вошла княжна Лина, и по первому взгляду кинутому ею на Гундурова, на его тетку, Ашанинъ понялъ что въ теченіе утра произошло для нихъ нѣчто важное и рѣшительное, о чемъ должно было идти между ними совѣщаніе, при которомъ онъ оказывался лишнимъ. Онъ поспѣшилъ уйти…
Но съ тѣхъ поръ прошло болѣе часа. «Они вѣроятно успѣли ужъ теперь передать другъ другу все нужное», разсуждалъ Ашанинъ, направляясь опять къ покоямъ занимаемымъ госпожой Переверзиной. «Дѣло идетъ у нихъ очевидно о послѣднемъ шагѣ,- просить руки княжны у ея матери… И почти несомнѣнно что она откажетъ, и тогда придется имъ сегодня же уѣхать въ Сашино… Сережа будетъ съ ума сходить, и Богъ знаетъ чѣмъ все это можетъ кончиться… Его оставить нельзя, бѣдной Софьѣ Ивановнѣ съ нимъ одной не справиться… Я уѣду съ ними во всякомъ случаѣ», рѣшилъ онъ.
Проходя черезъ первую гостинную, онъ услышалъ шаги за собой, и машинально обернулъ голову.
Это былъ князь Ларіонъ. Ашанинъ остановился.
— Вы не къ Софьѣ-ли Ивановнѣ Переверзиной? спросилъ его тотъ.
— Такъ точно-съ…
Князь замедлилъ шаги, и на лицѣ его какъ бы пробѣжало легкое выраженіе досады.
— Не знаете, у себя она… и одна ли? примолвилъ онъ какъ бы нехотя.
— Теперь не знаю, а съ часъ тому назадъ, когда я былъ тамъ, у нея былъ Гундуровъ и…
Онъ какъ-то безсознательно пріостановился.
— И кто же еще, развѣ это секретъ? нетерпѣливо вырвалось у князя, и онъ строгими глазами глянулъ на молодаго человѣка.
— Нисколько, отвѣтилъ нѣсколько смущенно улыбаясь Ашанинъ:- была княжна Елена Михайловна…
— А!..
Князь Ларіонъ остановился какъ бы въ раздумьи.
— Вы мнѣ можете оказать услугу, сказалъ онъ помолчавъ.
— Какую прикажете, князь?
— Я бы хотѣлъ поговорить съ пріятелемъ вашимъ… Сергѣемъ Михайловичемъ Гундуровымъ. Если увидите его, благоволите передать это ему, и сказать что я буду ждать его у себя въ кабинетѣ.
— Сію же минуту, князь!
Они разошлись.
Лина была еще у Софьи Ивановны…
Гундуровъ сидѣлъ блѣдный какъ и она, и какъ она стараясь казаться спокойнымъ. Софья Ивановна ходила на комнатѣ, судорожно погружая то и дѣло пальцы свои въ табатерку, и каждый разъ просыпая табакъ прежде чѣмъ донести его до ноздрей…
Они дѣйствительно давно уже успѣли передать другъ другу все что представляло для нихъ взаимный интересъ: княжна — разговоръ свой съ матерью и встрѣчу съ графомъ Анисьевымъ, Софья Ивановна — объясненіе съ княземъ Ларіономъ… На фактѣ подтвердилось то что заранѣе предвидѣлъ, предчувствовалъ каждый изъ нихъ: княгиня отказывала наотрѣзъ, впереди стояла разлука, неизбѣжная, непереносимая разлука… Правда, нельзя еще было назвать все потеряннымъ: князь Ларіонъ самымъ формальнымъ образомъ обѣщалъ вступиться, поговорить… Но никто изъ нихъ въ глубинѣ души не вѣрилъ въ успѣхъ этого предстательства.
А между тѣмъ всѣ трое они, невольно прислушиваясь къ малѣйшему шороху въ сосѣднемъ корридорѣ, безмолвствовали въ тревожномъ ожиданіи вѣсти объ исходѣ этого обѣщаннаго княземъ рѣшительнаго разговора съ невѣсткой, и чѣмъ долѣе тянулось время, тѣмъ мучительнѣе становилось это ожиданіе…